 ОТКУДА ТЫ ПРИШЕЛ,
люби и помни
Тамара Балавадзе, США/Грузия
фото Дианы Петриашвили, Грузия
Ностальгия – это тоска по родине, по родному дому... У этого слова есть еще и второе значение – «тоска по прошлому». Это понятие, это чувство, это состояние сопровождает меня в течение всей моей жизни.
Я, грузинка по национальности, родилась в России, в городе Рязани, выросла, окончила школу и университет в Узбекистане, замуж вышла в Сухуми, а после военного конфликта в Абхазии жила в Тбилиси. Но вот уже почти два года я и моя семья живем в Америке.
Мне кажется, никто из представителей других народов, покинувших родные края, не испытывает большей тоски по Родине, более мощной ностальгии, чем грузины.
Рефлексия, или первые ощущения ностальгии
Первым и самым трогательным примером проявления ностальгии для меня был мой отец, профессор Шота Балавадзе, проработавший около двадцати лет в педагогическом институте города Бухара (Узбекистан). Его имя вошло в узбекскую государственную энциклопедию, как первого доктора педагогических наук республики, но все те годы, вплоть до своей преждевременной смерти, он необыкновенно тосковал по родной Грузии.
В середине 60-х годов в Узбекистане с гастролями находился Государственный ансамбль танца Грузии под руководством Нино Рамишвили и Илико Сухишвили. В городе Бухаре, где мы тогда жили, состоялся один-единственный концерт. Папа был невыразимо счастлив... После концерта, когда бухарская филармония опустела и все зрители разошлись, осталась только наша семья. Мы стояли на улице, и я, тогда пятилетняя девочка, никак не могла понять, почему мы всё не уходим домой. «Такие великие артисты из нашей Грузии не каждый день приезжают в Бухару, - объяснил мне папа, - а мы их сейчас встретим и скажем им по-грузински, как нам понравился концерт, как они замечательно танцуют, поблагодарим их, думаю, им будет очень приятно, а ты домой торопишься...» Я никогда не забуду его восторженное лицо, ту почти детскую радость и гордость, которую может ощущать и испытывать только человек, горячо любящий свою далекую родину.
Мужские слезы
В нашей семье культивировалось все грузинское: мама постоянно готовила грузинские блюда, непременно заправляя их пряностями, привезенными из Грузии. Если приезжал кто-то из студентов-грузин, то самым большим подарком для нас были новые пластинки популярных тогда ансамблей «Орэра» и «Диэло».
Папа специально заказал детские национальные костюмы в Кутаиси для танца «Картули», один для девочки, а другой для мальчика. Каждый раз, когда приходили гости, родители одевали нас с сестрой в эти необыкновенно красивые костюмы, включали пластинку, и мы танцевали грузинский танец. Гости были в восторге, особенно когда я, одетая в чоха-ахалухи (грузинская черкеска и специальные сапоги), от души стараясь, прыгала на пальцах ног, приводя в восторг папиных гостей... А когда мы пошли в школу, папа заказал для нас грузинскую азбуку, и моя мамида (двоюродная сестра отца), которая училась тогда в бухарском медучилище, стала нашей первой учительницей грузинского языка, и благодаря ей мы выучили родной алфавит...
Но, пожалуй, самое трогательное проявление ностальгии я наблюдала в детстве, когда мы всей семьей смотрели по телевизору выступление ансамбля «Мзиури». Я на всю жизнь запомнила папины глаза в этот момент. Он плакал…
...А уехав из Узбекистана, я скучала по близким и друзьям, вспоминала безмятежное детство и незабываемое студенчество. Мои чувства и ощущения ассоциировались с горячими бухарскими лепешками, голубыми куполами медресе и говорливыми узбеками, торгующими на рынке мирзачульскими дынями...
Поствоенный синдром и тоска по прошлому
Моя бабушка с мамой и дядей эвакуировались во время Великой Отечественной войны из Белоруссии. Более сорока лет прожили они с дедушкой в России, но до последних дней своей жизни тосковали по небольшому местечку недалеко от Витебска... Я не удивлялась этому, но трудно было понять, почему их ностальгия не поддавалась лечению спокойной жизнью... Однако грузино-абхазский конфликт преподнес мне мощный жизненный урок.
До сих пор никто не пытался, да и не старался подсчитать, сколько пожилых «беженцев» из Абхазии, вполне здоровых людей, преданных своим детям и внукам, любящих жизнь, стали скоропостижно покидать этот мир... «Это неудивительно, ведь так трудно потерять нажитое за целую жизнь, - утверждали ханжи и обыватели, - люди в Абхазии жили богато и сытно, а тут – эти компактные поселения, крохотные комнатенки...». Возможно, отчасти они были правы... Каждый день в ожидании гуманитарной помощи, и постоянные вопросы, безнадежно задаваемые соседям и знакомым: «Как вам кажется, к весне мы уже вернемся?» Позже, со временем, спрашивать перестали, но, собираясь вместе, непременно начинали с привычного: «А помните... кофе Амирана на сухумской набережной... а помните нашего Гитлера (известный в Сухуми городской сумасшедший - пожилой человек, который попрошайничал около кафе)... а помните, какая мушмула у нас в этот период созревала... а помните..?». А потом все эти люди как-то тихо умирали, до конца своих дней тоскуя по родной земле, так и не потеряв надежду вернуться. Моя тетя полтора года находилась в Сухуми после выдворения оттуда грузин, ждала, что все еще образуется. После нескольких тщетных попыток ее все же уговорили уехать. Она приехала в Зугдиди, потом переехала к сестре в Тбилиси, а ровно через сорок дней умерла... от ностальгии. Таково было заключение врача.
Компактные центры вынужденных постконфликтных переселенцев из Абхазии и Южной Осетии, в конце концов, стали расселять, следуя «вердиктам» про- и неправительственных, а также международных организаций, толкующих о «затяжной интеграции». Но именно там, в этих центрах, собираясь вместе, люди гораздо легче переживали тоску по прошлой жизни, облегчали груз ностальгии.
Я прожила в таком центре 17 лет, все это время испытывая далеко «не детскую» ностальгию, похожую на цвет родного моря, цветение олеандров, имеющую вкус соленой воды и неповторимый аромат сухумского рынка...
Ностальгия, которая объединяет
Я увидела Сухуми через 15 лет. Решение поехать на встречу журналистов было принято почти сразу, несмотря на недоумения родных и друзей. 15 лет - достаточный срок для того, чтобы научиться справляться со своими эмоциями. Я была счастлива, ведь наконец мне представилась возможность посетить могилу родителей.
До этого события в командировке в Баку побывал мой коллега журналист. Он был переполнен эмоциями, рассказывая о своих встречах с беженцами из Нагорного Карабаха. Его потрясло, что люди, жившие в тяжелейших социальных условиях, не потеряли человечность, доброту, великодушие... Они говорили о соседях-армянах, о том, как дружили, как варили вместе ореховое варенье, о том, как влюблялись и поддерживали друг друга в горе и радости. Нет, они не забыли войну, но мечтали увидеть могилы близких, а старики все еще надеялись «умереть на родной земле». Да, говорили они, Баку - столица нашего государства, но наша родная земля осталась в Шуше и Агдаме, Гянже и Хенкенди...
Я встретилась со своей абхазской подругой. Мы обе искренне обрадовались. Нас связывал тот прошлый Сухуми, который одинаково дорог всем, кто в нем родился и вырос, и просто в нем жил. Моя подруга правильно отметила, что родным город делают не дома и стены, а близкие и дорогие люди. Она скучала по Тбилиси, где жил человек, которого она когда-то любила. Мы расказали друг другу о проблемах: она – об одиночестве и тоскливой однообразной жизни, я – об участи переселенцев, страхе перед выселением из компактных центров и вторичной депортации, она – о ностальгии по грузинским соседям и близким, я – о том, что муж опять без работы.
Мы (группа журналистов) получили неожиданное приглашение на ужин от министра финансов Абхазии. За роскошным застольем говорили только о любви и о том, что связывает, а не разъединяет. Шутили все: карабахцы и бакинцы, лондонцы и ереванцы, сухумчане и тбилисцы. В самый разгар застолья министр совершенно неожиданно спел несколько грузинских песен с большим вдохновением и проникновением, а беженец из Баку Алеша Манвелян самозабвенно запел азербайджанские народные. Это было незабываемо.
Грузинские евреи
Совсем недавно в интернете, в одной статье о происхождении грузинских евреев, я прочла следующее предположение: грузинские евреи с этнической точки зрения не евреи, а грузины, отличающиеся от остального населения страны лишь своей религией. Не буду отрицать или опровергать вышесказанное, но могу сказать одно: грузинский дух, язык, культура, особенности поведения и характера грузинских евреев отражают их необычайную близость с грузинами. О том, как грузинские евреи в Израиле сохранили грузинский как родной язык, сохранили традиции и обычаи, написано немало книг и снято много фильмов. Отдельные сюжеты из фильмов Георгия Данелия «Мимино» и «Паспорт» потрясающе демонстрируют этот феномен...
Однако в Нью-Йорке я столкнулась с несколько иным примером. Как-то, ожидая приема врача, я услышала, как рядом со мной немолодая женщина успокаивала свою пожилую мать, сидящую в инвалидном кресле, разговаривая с ней на грузинском. Мне так захотелось с ними пообщаться, что я сказала им по-грузински о том, что тест, который предстоит пройти пожилой женщине, абсолютно безболезненный. Старушка улыбнулась и тихо пробормотала: «Гаихаре» (Возрадуйся), а потом добавила: «Картвели хар»? (Ты грузинка?)». Я говорю: «Да, недавно с семьей приехали...» Тут в наш разговор включилась ее дочь: «Я думала, наших там уже совсем никого не осталось...» Я недоуменно взглянула на нее. Она поняла и тут же добавила: «Так ты грузинка, а не грузинская еврейка?». Я отвечаю - мол, да, грузинка, из Абхазии, из Сухуми, но после войны жила в Тбилиси, а вы, мол, откуда? «Мы из Тбилиси, - отвечает она, - на проспекте Церетели жили, но вот уже почти двадцать лет в Америке...». «А в Грузию ездили после эмиграции? » - поинтересовалась я. «Нет, не ездила, что мне там делать, никого там не осталось, ни родных, ни друзей. Я на Грузинском телевидении работала вместе с матерью Тамрико Гвердцители, так вот все мои сотрудники и друзья разъехались, кто в Европе, а кто в Америке...» - «А по городу не скучаете? - не отставала я, - знаете, какой красивый сейчас Тбилиси?». «Нет, я по близким людям скучаю, а их там нет... А на холодные стены смотреть не хочется... Эх, какую страну разрушили, какой народ потеряли и раскидали по всему свету...» Мне в тот момент вдруг стало так больно, так горько, я задумалась над ее словами, не зная, что ответить, и тут она продолжила: «А знаете, в Бруклине наши новый ресторан открыли, «Мцхета» называется, - она как-то оживилась, - я туда даже маму возила. Как соскучусь по грузинским блюдам, по музыке, еду туда с сестрой, там такая атмосфера, как будто и вправду в Грузии находишься...». И тут я поняла, как на самом деле она тоскует по прошлой жизни, по Грузии, как скучает по всему грузинскому. Пока мы беседовали, мать Тамары (так звали мою собеседницу) внимательно и задумчиво нас слушала.
...Я вспомнила, как недавно впервые в Нью-Йорке попала на поминки к грузинским евреям (приехавшим в Америку через Израиль из Абхазии). Меня пригласила моя сухумская подруга. Грузинские блюда, ведение поминального застолья на грузинском языке, последовательность тостов и, самое главное, воспоминания о Сухуми, о соседях, друзьях... Кто-то недавно посетил грузинскую родину и с восторгом рассказывал о своей поездке, другие только собирались поехать в Тбилиси, сетуя на то, что в Сухуми попасть невозможно без специального пропуска...
Меня, наконец, вызвали на прием к доктору, я спешно попрощалась с новыми знакомыми, и вдруг пожилая женщина неожиданно взяла меня за руку, печально улыбаясь, посмотрела на меня и тихо сказала: «Каргад икави, швило, ар дакарго Сакартвело...» (Всего тебе хорошего, дочка, не теряй Грузию). В глазах ее были слезы.
А я еще раз задумалась о том, что, несмотря на толерантность моего характера и космополитичность моей жизненной географии, ничто и никогда не помешает мне оставаться дочерью своего народа.
...Именно здесь, в Нью-Йорке, я испытала ностальгию особого цвета, похожую на виноградную лозу в руках «отца солдата», похожую на фильм Мгеладзе «Корни», ностальгию, звучащую, как известная песня иммигрантов, которую так трогательно и проникновенно поют во всех грузинских ресторанах Америки...
|