 СЕЙЧАС НАМ НЕ ПОНЯТЬ,
как это было
Александр Попов, Россия
фото Дианы Петриашвили, Грузия
Об этом не хочется говорить, потому что это связано с моей родственницей по материнской линии – точнее, с моей тетей. Но говорить надо …
Конец 40-х – начало 50-х годов. Я был еще ребенком и уже что-то понимал и запоминал. На моих глазах произошла история, детали которой я уточнил позже. А когда стал взрослым, мне стала понятна вся трагичность произошедшего.
Тетя моя, Надежда, в то время была еще довольно-таки молодой женщиной, было ей лет тридцать. Побывала два раза замужем, воспитывала дочь. На данный момент была одинокой незамужней женщиной. И можно сказать, была женщиной свободной. Трудно сказать, почему так все сложилось у нее. Тяжелые предвоенные годы, потом военные… Семьи часто распадались по разным причинам.
Сама Надежда – жизнерадостное создание, темно-русая, с большими серыми глазами, общительная, энергичная, с чувством юмора, с заразительным здоровым и раскатистым смехом.
Конечно, она не была святошей. Стремилась найти спутника жизни. И появился у нее друг, морской офицер, капитан-лейтенант. Здоровый бравый парень. Холостой, прошел всю войну. Многое видел, многое мог рассказать. Стал он приходить к ней. Любовник. Если не больше: что-то сложилось у них вроде гражданского брака, как сейчас принято говорить. Он рассказывал ей о войне, делился сокровенными мыслями. Делился, но на свою голову…
Кто же делится с женщиной сокровенным? Тем более в ту эпоху. Еще бы ладно, откровенничал с законной женой, которую по тем временам тоже нужно было знать хорошо… Но не с любовницей же в постели говорить о войне, о товарище Сталине, отце народов. А он говорил ей о многом - о чем в те времена не то что говорить, но и думать было опасно. А он ей: «Сталин палач не лучше Гитлера».
В послевоенные годы было много офицеров, прошедших через территории, освобождаемые от фашистов, которые увидели, как живет остальной мир. Многие из них задумались, взглянули на свою страну со стороны. У этих людей сформировался другой взгляд на «кремлевского горца», да и на советскую систему в целом.
Угораздило капитан-лейтенанта поделиться своими мыслями с женщиной, которую только вчера узнал! Надежда сообщила в НКВД о его речах - и мужика, бравого фронтовика, вскоре арестовали. Больше из людей нашего окружения никто его и не видел. Жалко мужика. Но есть какая-то надежда (опять это слово «надежда»). Это было накануне смерти Иосифа, а вскоре после этого всех, кто не был сразу расстрелян, освободили. Я слышал, что накануне смерти вождя расстрелов уже не давали.
Вспоминая ту эпоху и задумываясь над поступком тети, я с трудом могу себе объяснить ее мотивы. Было ли это патриотическим актом с ее стороны, ведь в то время многие искренне любили Сталина? Либо это было смешанное чувство - почитания вождя, сопровождаемое страхом: не подсуечусь вовремя – потом хуже будет, была соучастницей «врага народа».
Как сложилась судьба моей тети в дальнейшем. Она много работала, воспитывала дочь, стала бабушкой. У Надежды были мужчины. Она их не меняла как перчатки. Дружила с кем-то одним, потом по разным причинам расставалась. Вначале она надеялась с кем-то соединить свою судьбу. Почему-то не получалось. Позже, когда стала постарше, подолгу около себя никого не задерживала. Подругам объясняла, что специально не хотела с кем-то поддерживать долгую дружбу, чтобы «сердцем не прикипать». Когда стала еще постарше, уже ни к кому не стремилась. Привыкла жить одна.
Самое смешное, что когда она с кем-то по своей инициативе расставалась, это, видимо, сильно било по мужскому самолюбию. Женщины реже «бросают» мужчин. Вот тогда-то и начинались страсти-мордасти. Они, с ущемленным самолюбием, готовы были бросить ей под ноги целое царство и незамедлительно отправиться под венец.
Время шло, возраст накатывал. Надежда становилась пожилой женщиной, потом старушкой. Мать и отец мои умерли. Надежда в чем-то заменяла мне мать. Когда из-за болезней ей понадобилось во многом себя ограничивать, она успешно с этим справлялась. Я приезжал в отпуск из далеких краев в свой отчий дом, и она заглядывала ко мне, с палочкой, прихрамывая. Ей было уже лет 75, но она по-прежнему была жизнерадостной, при полной ясности ума и с чувством юмора. Даже выпивала со мной маленькую рюмочку за встречу. Дети мои ее обожали.
Прожила до восьмидесяти. Ушла из жизни последней из трех сестер. Первой была моя мать Вера, она была старшей. Потом трагически погибла младшая Любовь, ну и последней, как я уже сказал, Надежда. Впрочем, так в жизни часто бывает: первой уходит любовь, потом вера, а надежда умирает последней.
Вспоминаю ее, в общем-то, хорошо. Но по-прежнему каким-то грузом на моей душе лежит воспоминание о загубленной жизни бравого моряка, капитан-лейтенанта.
|