 ДОМ ДЛЯ ЭМИГРАНТА
с налетом аскетизма
Евгения Дылева, Россия
фото Михаила Масленникова, Россия
Проблемы, связанные с миграцией, многолики в любой стране. У нас в России, как отмечают эксперты, они особенно неподъемны. Петербург не исключение
На смену времени «молчащих»
На днях в нашем городе обсуждались гендерные аспекты работы с мигрантами и переселенцами, стремящимися обосноваться в большом мегаполисе. Эта встреча на Литейном, 60, в офисе Ассоциации сотрудничества со странами Северной Европы «Норден», — часть проекта, осуществляемого при поддержке Совета министров Северных стран: «Женская сеть по недискриминации, равенству, правам и солидарности» (Women's Network for Nondiscrimination, Equality, Rights and Solidarity — WINNERS). Помимо российских специалистов, о ситуации в эмигрантском доме докладывали финские: представилась возможность сравнить нюансы разных подходов к тому, что в этой области происходит. Несмотря на отличия в миграционной политике, те и другие отметили, что демонизация «чужого» (если под демонами понимаются зловредные духи) — явление, порицаемое всяким, кто выступает в поддержку прав человека.
По словам Ольги Бредниковой, кандидата социологических наук (Центр независимых социологических исследований), еще пять лет назад до 90% мигрантов составляли мужчины. Женщины, если и прибывали, оставались «слабой, молчащей публикой».
«Если прежде мы по большей части имели дело с семейной миграцией, то сейчас ситуация несколько изменилась, — утверждает она. — Семейной миграции по-прежнему много, но все больше прибывает женщин, которых можно считать независимыми экономическими субъектами, часто у них неопределенный семейный статус. Они уже не невидимки, их дом — своеобразный дом улитки, подвижный, с явным налетом аскетизма. В него удобно прятаться на короткое время сна между работой и работой, его легко свернуть и увезти с собой».
Им не менее, чем мигрантам, живущим семьями, трудно в обществе, где процветают основанные на демонизации «чужих» ксенофобия и дискриминация, подчас не просто ограничивающие их возможности в трудоустройстве, лечении и т. д. — но представляющие угрозу жизни.
Начинка иммигрантского пирога
Показательны случаи, приведенные Юлией Ивашкиной (городской центр «Семья»). Таджикская семья. Шестнадцатилетняя девушка живет с матерью и старшим братом, постоянной работы не имеет, с 12 лет не учится, готовит, обстирывает семью. Родила ребенка, от которого отказалась. Как ни странно, брат, от которого ей изрядно достается (она часто бывает им бита), привел ее к психологу центра…
Украинская семья из трех человек. Дочь 14 лет, без каких бы то ни было документов, беременна. От ребенка собирается отказаться…
Семья русских из Таджикистана, тоже без единого документа, включая двадцатилетнюю дочь, которая недавно родила. У ребенка тоже, понятно, нет никаких документов, да и не предвидится.
Узбекская семья с четырьмя детьми в заброшенном доме, нелегалы…
Каждая ситуация требует не просто разовых мер — грамотного подхода. Но системную помощь традиционно тормозит отсутствие четко выстроенной миграционной политики, основанной на реально действующих правовых, законодательных актах.
Эксперты отмечают, что слишком мало внимания в исследованиях и на практике у нас уделяется детям приезжих. Только в этом году по заказу Министерства по образованию РФ российские специалисты приступают к исследованиям, которые, как надеются специалисты, позволят оценить ситуацию, хотя бы примерно сосчитать ребятишек, принесенных к нам миграционными волнами. Правда, пока работа коснется лишь трех регионов, в том числе и Петербурга.
К слову, в нашем городе есть особый приют «Транзит», сотрудники которого отмечают несовершенство законодательства, создающее проблемы детям-мигрантам, находящимся в сложной жизненной ситуации. По словам директора приюта Марины Рябко (она говорила об этом недавно на заседании Общественно-консультативного совета при УФМС России по Санкт-Петербургу и Ленинградской области), часто поставить попавших в приют ребятишек на миграционный учет невозможно из-за того, что у них нет никаких документов, а многие даже не говорят по-русски. «Нелегальный ребенок» не может вписаться в правовое поле, отсюда следуют проблемы с лечением, реабилитацией и т. д. Сейчас в приюте таких шестеро.
«Он» и «она» в одном слове — «se»
Специалист Ольга Силфер (Planning Officer of Centre Immigration Division) утверждает, что у них в Суоми дела обстоят иначе. Кстати, она сама может служить удачным примером миграционной политики. В юном возрасте вместе с родителями, сменившими украинские просторы на северный колорит, когда-то приехала в Финляндию. Отлично говорит по-русски, притом что финский и английский знает в совершенстве. Карьерный рост в данном случае очевиден — Ольга работает в администрации Хельсинки.
По ее словам, больше всего в Финляндии русскоязычных иммигрантов, на втором и третьем местах по численности — выходцы из Эстонии и Сомали. Если верить прогнозам финских специалистов, к 2020 году примерно пятая часть населения страны будет говорить на иностранном языке.
«Специфика нашего подхода заключается в том, что мы не хотим подносить иммигрантам на блюдечке с золотой каемочкой слишком много специализированных услуг, — отмечает Силфер. — Основная цель — способствовать тому, чтобы эти люди как можно скорее включились в культурную среду, социальную жизнь страны. Причем важнейшая часть интеграции — знание финского при безусловной поддержке родного для прибывшего человека языка. То и дело сталкиваемся с тем, что разговоры ведутся даже не просто на уровне «твоя моя не понимает» — при абсолютном неумении хоть как-нибудь объясниться. Иная по сравнению с Россией у нас и структура иммигрантского пирога: в большинстве случаев люди приезжают с целью объединения семей (прежде всего интернациональные браки). Немало прибывающих к нам — студенты. Затем идут те, что приезжают на работу».
Преградой любой стигматизации в Суоми становится действующее законодательство. Дискриминацию по религиозному, национальному, половому и прочим признакам строго пресекают нормативные акты (например, законы о равноправии 1986 и 2004 годов). Интересно, что в финском языке вообще нет понятия рода, одно слово «se» обозначает одновременно «он», «она» и «оно».
Евгения Дылева - корреспондент "Новой газеты" в С-Петербурге
|