КОГДА ПОСПЕВАЛА ЧЕРЕШНЯ
Элора Эльжаева, Россия, Чечня
В последнее время мне многие задают вопрос, почему я постоянно пишу о войне, смерти, убийствах, неужели не надоело? Ты ведь молода, почему бы не писать о чем-то хорошем, о любви, например? И кстати, задают эти вопросы в большинстве своем те, кто как раз и стал жертвой описываемых мною событий. А я в свою очередь, задаюсь встречным вопросом, а почему люди так быстро забыли, неужели память тоже можно убить, расстрелять, взорвать, сжечь, как и ее носителей? Виноваты ли в этом сами люди, или какие-то невидимые силы, сеющие вражду, разжигающие на протяжении столетий в Чечне эти конфликты преуспевают и в плане идеологического давления на массы? Меня очередной раз посетила эта мысль, когда в одном в информационном материале мне пришлось заменить слово «война» на «контртеррористическую операцию» или «известные события». Честно признаюсь, я в этот момент растерялась. Было даже не столько обидно и больно, как, извиняюсь за грубость, противно. А коллеги, не придавая этому значения, продолжали кушать только что сорванную спелую черешню. Я тоже за ней потянулась, но от странного чувства, охватившего меня на тот момент, я так и не смогла поднести ее ко рту.
Сжимая в кулаке черешню, я через пелену слез, застилавшую глаза, смотрела в окно и не заметила как через пальцы потек красный сок ягоды. Я встрепенулась. Случайно раздавленная в руке черешня вернула меня в далекий 1998 год. Это было странное для психологического восприятия время. Война вроде бы закончилась, стрелять перестали, но чувство неопределенности и страха перед другой, новой послевоенной страницей жизни не давало покоя. Сожженный Грозный, разрушенная инфраструктура, каждый день пропадающие без вести люди, не утвердившаяся политическая система, дети, подрывающиеся в собственных дворах на минах – вот чем охарактеризовался конец первого тысячелетия в Чечне. Но для нас, привыкших начинать свой день в сыром подвальном помещении под грохот дальнобойных, это уже было в какой-то степени прогрессом. Человек интересно устроен, он так любит эту жизнь, цепляется за нее, как бы она ни гнала его от себя, как бы ни было больно ходить по земле, он все равно не хочет покидать этот жестокий мир. Это и неудивительно, ведь только после встречи один на один со смертью все больше влюбляешься в жизнь и начинаешь безумно радоваться ее мелочам.
В 1998 году мы переезжали в пригород Грозного с твердой надеждой, что все, наконец-таки, будет хорошо. Это был большой дом с красивым и богатым садом. Молодые сочные ветви густо разросшихся деревьев сплетались друг с другом и создавали прохладное подобие шатра, а запах свежих плодов, идущий с сада, просто одурманивал голову и заставлял обо всем забывать. Это было удивительное лето, не похожее на все остальные. Первое послевоенное лето, такое долгожданное и выстраданное, мучительно долго тянувшимися ночами вымоленное у Бога. Оно наступило, но почему-то до конца не вселялось в сердца, и не прочищало заржавевшую в них тревогу. Раскаленное солнце обжигало все тело. Я боялась взглянуть вверх, боялась встретиться взглядом с небом, которое было таким подозрительно чистым и спокойным. Недалеко от себя я услышала шорох и оглянулась.
У молодого дерева черешни, усыпанного спелыми багрово-красными плодами, стоял Саламбек, и, согнув к себе ветку, жадно срывал ягоды.
- Эй! Иди сюда! Кто тебя так напугал? Стоишь неподвижно. Пошли черешню кушать, знаешь какая сладкая. Сроду такую не ел – кричал мне парень. Саламбек был наш односельчанин, дальний родственник, одного с нами тейпа (рода). Высокий, статный, сероглазый парень со светлыми волосами всегда был готов прийти на помощь и поддержать, за что мой дедушка его очень сильно уважал. Вот и скарб наш домашний, кстати, он перевез. И после разгрузки с машины вещей, решил чуток отдохнуть, полакомиться черешней.
- Не хочу я! Она ведь немытая – крикнула я в ответ.
- Да ладно тебе! Нашлась чистюля! А ты знаешь, что черешню нужно немытой есть, прямо с дерева? Это не я придумал, закон такой недавно издали, - подшучивая, Саламбек подошел ко мне и положил в ладони ягоды, которые разваливались от переспелости. Выплевывая под ноги косточки, я быстро справилась с ними. Неожиданно заметив наши заляпанные красным соком руки, я вскрикнула:
- Ой, Саламбек! Глянь, как будто кровь, правда же?
Саламбек пристально посмотрел на меня, а потом перевел свой взгляд на черешню. Неожиданная грусть, подобно случайно пролитой воде разлилась в его глазах.
- Ладно, скажи дома, что я ушел! С новосельем вас! – неожиданно выпалил Саламбек, и, оторвавшись от дерева, пошел прочь.
Неужели его смутило мое сравнение, и он напугался крови? Да не может быть. Он такой сильный и смелый – промелькнуло в моих мыслях.
А переспелая черешня, оказывается, и вправду была плохим для нас предзнаменованием. Кровь пролилась…и очень скоро…
Уходящее первое тысячелетие устроило в Чечне крайне шумные проводы, и уже на бис переиграло свой первый сатанинский бал начала 90-х. Вторая война предстала нам теперь в новом образе – контртеррористическая операция. И снова - сырой подвал, спешные сборы, и знакомый запах шагающей где-то рядом смерти. Мне было уже десять лет, и я потихонечку привыкала к этой своей неспокойной и в какой-то мере интересной жизни. А рядом все твердили, что война не начнется. Люди просто не хотели верить, что кошмар будет иметь свое продолжение.…Нет ничего страшнее на свете военной прелюдии. Безграничное чувство неизвестности начинает изнутри стремительно поедать человека, а этот огромный белый свет предстает в серых, приглушенных красках. Воздух был пропитан тревогой. От безысходности все вокруг начинало раздражать, даже раскаленный солнечный диск на безоблачном синем небе.
От обуявшего с ног до головы страха я передвигалась по комнатам, как робот с заученными движениями. Мало верилось в людское «ничего не случится»…В конце лета начался военный конфликт в Дагестане, который получил свое продолжение в Чечне, и с того самого дня все пошло – поехало…
И только природа снова безмолвно наблюдала, как мы готовились к участию в очередной трагедии. После августовского шумного дождя на улице образовалась небольшая лужа. Вода в ней была на удивление чистая и светлая. Маленькие серые утята весело барахтались в луже, забавно пощупывая свои тельца желтенькими клювами. Недалеко от них на корточках сидел наш сосед Рамзан и внимательно за ними наблюдал. Белоснежная рубашка парня и его блестевшие на солнце рыжие, словно золотые волосы издали притягивали взгляд. Игравшие в дождевой луже утята, и внимательно за ними наблюдающий молодой, крепкий, полный жизненных сил парень, создавали атмосферу умиротворения и счастья. Казалось, что спокойнее места и на земле огромной не найти. Мы с дедушкой приблизились к луже. Рамзан обернулся и быстро соскочил со своего места. Дедушка крепко его обнял. Старый фронтовик за версту чуял отвагу и мужественность в молодых парнях. Потускневшие, с застывшими озерами слез, глаза старца сразу зажигались от пылких речей ребят. Обстановка вокруг накалялась. Молодежь мысленно уже была на войне, а далеко не мирные наставления старого, прошедшего через фашистский ад фронтовика, все больше разогревало и без того горячие сердца парней.
- Да угомонись ты уже, старый дурак! Не своди с ума детей своим чертовым патриотизмом, - не раз ругала его бабушка.
Но деда можно было понять, ведь ему-то казалось, что все войны на свете бывают одинаковые и защищать родину, как в свое время защищал он, еще не перестало быть святым долгом и обязанностью каждого мужчины. Но жизнь все повернула по-иному. Молодые ребята, больше жизни любившие свою Отчизну, оказались затянуты в чьи-то грязные, корыстные игры, которые впоследствии начали носить такие названия как «терроризм», «ваххабизм», «экстремизм».
- Что сидишь, скучаешь, джигит? – похлопал по плечу Рамзана дедушка.
- Да вот…времена, дедушка, неспокойные настали. Вот и думаю над этим, - вздохнул Рамзан.
- Сколько я помню Чечню, здесь никогда и не было этих времен-то спокойных…ты главное, свою честь не роняй, тогда любые времена под силу будут, - ответил старец.
- Иди, нарви нам черешни, да побыстрее, - буркнул мне дед.
Я сразу же помчалась в сад. Запах наступающего прохладного вечера просто одурманивал голову. Я вдохнула полной грудью его теплый воздух, и, ощутив на себе несмелое прикосновение лета, растворилась в его крепких объятиях. Мое дыхание, смешавшееся с дыханием свежей, только что умытой дождем природы, учащалось с каждой минутой. Как же здорово было жить на свете! Я зашла в сад. Это был необыкновенный сад, в котором протекало такое же необыкновенное лето. Он стал первым местом, в котором в меня вселилось другое, доселе незнакомое и чуждое мне чувство, помимо ненависти и страха, и, кстати, оно, было, оказывается, гораздо сильнее тех первых двух. Это была любовь. Любовь во всех ее формах и проявлениях. Любовь ко всему – к жизни, к солнцу, к небу, к самой себе! Она заполняла меня всю до краев, без остатка, и только молодые деревья были немыми свидетелями этого всплеска чувств….
Я согнула к себе тонкую ветку черешни, и перезрелые ягоды сами посыпались в чашку. Я отнесла ее Рамзану. Парень молча потянулся за черешней. Одна ягода случайно сорвалась с руки и покатилась по его груди, оставляя ярко-красный след на белоснежной рубашке. Я вспомнила Саламбека и его заляпанные соком черешни руки. Мне стало тревожно. А Рамзан, не замечая красное пятно, улыбаясь, продолжал кушать ягоды….
Я снова убежала в сад. Сумерки сгущались. Прошло несколько недель. Несмотря на знойную жару, лето близилось к своему логическому завершению. С черешни упали последние промякшие плоды, а ветер с легкостью срывал с нее ослабшие, сухие листья. Необыкновенное лето в необыкновенном саду обретало свой обыкновенный конец. Так начиналась в Чечне вторая война. Иногда казалось, а может первая и не заканчивалась? Может этот сад, это осторожное прикосновение лета, эту черешню, усыпанную кроваво-красными ягодами, я придумала сама? Может, я до сих пор сплю в темном углу подвала, укутанная в дедушкин пуховик? А может, напротив вообще этой самой войны-то не было? Может я на ночь прочитала страшную сказку о черном городе и мне все это снится? Подобные мысли одна за другой заполняли мою голову, пока вокруг все спешно готовились к встрече худшего…
Начались бомбардировки Грозного. Авиация второй раз старательно пыталась уничтожить то, что не успела в первый. Новое тысячелетие преподносило нам все новые и новые сюрпризы. Теперь приходилось наблюдать не только за самолетами, но и за ракетами. Электричества и газа не было. Мы в один миг оказались отрезаны от всех благ цивилизованного мира. Наступили черные, тревожные, бесконечные военные ночи. Словно заупокойная молитва холодный и заунывный ветер проникал глубоко в душу и не давал ей ни минуты спокойствия. Я сидела за столом, положив под голову руку, и пыталась таким образом уснуть, а на столе стояла небольшая керосиновая лампа, свет которой был единственным доказательством того, что мы находились в комнате, а не в свежевырытой могиле. Резкий подземный толчок едва не опрокинул меня со стула. Глухие раскаты стрельбы в один миг уничтожили тишину этой беспокойной ночи. На улице послышались крики. Кто-то бешено тарабанил в дверь. Мама быстро подбежала и отворила ее. На пороге, с трепещущей свечой в руке, стоял Рамзан.
-Выходите, выходите быстрей! Наше село окружают! У нас нет никакого убежища, поэтому я проведу до вас до следующей улицы, там у людей подвалы, хоть сможете укрыться, - взволнованно кричал парень.
Грохот продолжался. Это был первый минометный обстрел нашего села. Осколки разрывающихся снарядов, словно новогоднее конфетти, сыпались на крыши наших домов. Подобно загнанному в угол зверьку, я начала бегать из одного угла комнаты в другой, пока меня мама не схватила за руку и не вытолкнула из комнаты. За нашей суетой молча и безучастно наблюдал дедушка. Застывший взгляд старца был устремлен в землю, а черные, потрепанные чётки едва заметно шевелились в его загорелых иссохших руках. Уже никто и не звал его укрываться от обстрела или бомбардировки. Казалось, что железная воля и холодное равнодушие старика саму смерть смогут отпугнуть. Мы вышли на улицу. Бледный диск молчаливой луны предательски освещал наш путь. Рамзан шел впереди, за ним его престарелая мать Саянат и дальше мы. Бабушка крепко держала меня за руку, а мама несла большой узелок, в который были завернуты теплое одеяло и документы. Мы пытались бесшумно передвигаться, но сухие листья словно намеренно, выдавая наши шаги, шуршали под ногами. Грохот возобновился с новой силой.
- Быстрее! – оглядываясь, нервно торопил нас Рамзан.
Волнение парня выдавала его дрожащая рука, по которой медленно стекал горячий воск гаснущей свечи. Кожа белых, худых пальцев покраснев начала уже вздуваться от жгучей боли, но Рамзан не обращая внимания, продолжал идти. Пока до конца не угаснет свеча, нужно было успеть огородами добраться до следующей улицы. Вдруг неожиданно вскрикнув,Саянат остановилась. Широкая, вязаная шаль старушки зацепилась за сухой ствол небольшого дерева. Это была та самая черешня, перезрелые плоды которой нам с Саламбеком когда-то не случайно напомнили кровь. Пока она отдирала свою шаль от коры дерева, я заметила, что по моему телу бегают маленькие красные шарики. Пройдясь по мне, они перебежали и на маму, потом и на Рамзана…впоследствии я поняла, что нас освещал прицел снайперской винтовки. Кое-как мы добрались до своего места назначения. Люди постепенно собирались. Послышался жалобный детский плач. Мы зашли во двор одного дома, где и находилось так называемое бомбоубежище, а в действительности это был обычный забытый погреб, где заботливая хозяйка дома когда-то хранила свои варенья и другие запасы на зиму. Пропустив вперед старушек и женщин с грудными младенцами, мы с мамой последние подошли к подвалу. Рамзан помог мне спуститься и начал закрывать крышку.
- Да хранит вас всех Всемогущий Аллах! Мама, береги себя – тихо сказал парень.
- Рамзан! Подожди! – прошептала Саянат. Но в ответ были слышны лишь отдаляющиеся шаги сына. Темное, подземное помещение обдавало сыростью и неприятным запахом. Где-то в углу захныкал обиженный малыш, а рядом простонала старуха. Холодный ночной воздух, проникал через узкие щели деревянного покрытия подвала. Люди старались как можно реже издавать какие-либо звуки, и сидели притихшие, подобно нашкодившим ученикам, и лишь жалобное всхлипывание младенца нарушало сей своеобразный покой. Цель этого странного ночлега была весьма проста: каждый из нас просто не хотел умирать. Мне жутко захотелось спать. Сонные глаза не подчинялись бешеному стуку сердца, а полночный мрак все сильней окутывал холодное подвальное помещение. Эта жестокая, тревожная ночь несмотря ни на что вступала в свои права. Соседская девчонка с головы до ног укуталась в тонкое серое одеяло и тихо бесшумно плакала. Худенькое тельце содрогалось от рыданий, а старая железная кровать неприятно скрипела после каждого ее движения. Мать пыталась успокоить ребенка, а я свою очередь искренне завидовала ее состоянию, ведь она еще в отличие от меня находила в себе силы плакать. Впоследствии, я страшно ненавидела этот маленький, черный подземный мирок, через узкие щели которого постоянно заглядывала смерть. Место, где мы лишались покоя, сна, радости и вели неравную борьбу за свой каждый прожитый день. Облокотившись о холодное железное изголовье кровати, я продолжала слушать тихий плач детей, и недовольные стоны старух…прошло немного времени…я открыла глаза…надо мной нависал серый, грязный, покрытый паутиной и застрявшими в ней дохлыми насекомыми потолок. От тепла большого количества людей, заполнивших столь маленькое помещение, на потолке образовался пар, капля которого упавшая на мое лицо и разбудила меня. Этот своеобразный плевок жестокой и ужасно несправедливой судьбы медленно докатился до моих полуоткрытых губ, и я ощутила его неприятный, соленый вкус, от которого все внутри выворачивало. Утренний свет едва заметно проникал в щели подвала. Наверху были слышны женские причитания.
- Вставай. Утро уже! Выйдем отсюда, – тормошила меня мама. Я нехотя поднялась с кровати. От долгого лежания на сухой поверхности ломило все тело. Мы вышли на улицу. Небо, словно плотной тканью было затянуто дымом и гарью. Разбитые оконные стекла, изрешеченные ворота, голодный мычащий скот…это утро вряд ли можно было назвать добрым. Прошедшая ночь унесла жизни многих односельчан, среди которых была и мать многодетной семьи, пожилая женщина по имени Залпа. От сильной взрывной волны тело женщины разорвало…пришлось похоронить обезглавленный труп. Позже, через несколько дней, младший сын, находившийся у друга на соседней улице, узнал на верхушке старого ореха родное лицосвоей матери с серебряной серьгой в ухе. Ошарашенный подросток не сказал никому ни слова, а весь день в ожидании сумерек провел под деревом. Под темным покровом ночи мальчишка залез на орех, аккуратно снял голову матери, зацепившуюся за острый сук дерева, и,читаяаяты из священного Корана, которым его когда-то научил престарелый дед, бережно завернул ее в кусок белой простыни. Мальчишка в ту же ночь отнес свою находку местному имаму, который быстро поспешил на кладбище, и втайне от всех вскрыл могилу и заново похоронил женщину….
Помимо многочисленных смертей, не менее шокирующей новостью этого утра был и уход на войну нескольких десяток местных парней, в числе которых были и Саламбек с Рамзаном. Неприятный холодок пробежал по моему телу после этого сообщения. Смешанные чувства переполняли меня всю без остатка. Но уважение и гордость взяли все же верх над остальными. В моем детском миропонимании они были героями – сильными и смелыми, вставшими на защиту своего рода, села, республики и нас вместе взятых. Я ведь не знала, какой оборот возьмут дальнейшие события….
- Откройте двери, проверка паспортного режима! – словно гром среди ясного неба раздалось на улице.
Не успели мы подбежать к двери и открыть ее для встречи незваных гостей, как рычащий военный пес стоял уже на пороге нашей комнаты. Рука солдата еле сдерживала поводок. Военные бесцеремонно ввалились в комнату и начали шарить по всем ее углам. Я нервозно сжимала в руках маленького плюшевого зайца. Так называемая проверка паспортного режима в народе именовалась как зачистка.
- Документы на стол! – рявкнул вооруженный до зубов солдат в серой военной форме.
Мама молча подала потрепанные паспорта, среди которых былии поздравительные открытки, подписанные рукой президента страны, где ветерану войны искренне желалимирного неба над головой. Взгляд солдата упал в угол комнаты, там стояло двуствольное охотничье ружье нашего деда. Небрежно бросив на столдокументы, военный закричал:
- Откуда оружие?! Мужчина есть в доме?
- Не ори! Я не глухой – отозвался с соседней комнаты дедушка.
- И положи ружье на место.
Удивленный солдат медленно поставил ружье снова в угол.
- Ветеран? – тихо спросил он и опустился на первый попавшийся в комнате стул.
-Дайте попить – буркнул себе под нос военный.
Мама подала ему стакан минеральной воды, а он быстро пробежал глазами по документам и встал.
Солдаты покинули наш двор. Так проходили короткие зимние дни, наполненные страхом, тревогой и болью, дни с потерянным смыслом жизни, когда будущего времени вообще не существовало, а было только прошедшее и настоящее. Это были какие-то бои без правил, которые проходили на мировой арене, где выживший даже и не считался победителем, а просто начинал заново бой, и уже надоевшая жизнь снова толкала его на ринг…
Черная весна 2000-го года не заставила себя ждать. С потупленным взглядом, словно овдовевшая в первый день свадьбы невеста, она осторожно ступала по окровавленной чеченской земле, и вместо белой фаты цветения природа была окутана трупным запахом, исходившим из свежевырытых ям, которые сложно было назвать могилами. Бомбардировки стихли, и наше село наконец-таки задышало после четырехмесячной блокады. Уставшие, измученные с посеревшими лицами люди, в прямом смысле выползали из различных подвальных помещений. Весна выдалась пасмурной и холодной, словно стеснялась людского горя выпустить наружу все буйство своих красок. Но, тем не менее, на деревьях в нашем саду уже набухали почки, и природа готовилась набросить на себя белое покрывало цвета….
А в это время, где-то в горящем Грозном, в неравном бою умирал сероглазый чеченский паренек… С оторванной рукой, окровавленное, отбитое тело Саламбека поздно вечером доставили в наше село. Его похоронили тихо под покровом ночи, соблюдая лишь самые необходимые ритуалы. В этот вечер вместе с Саламбеком привезли и тела еще нескольких местных парней. Эти ребята остались неизвестными героями безымянной чеченской войны. Они не были профессионально обученными воинами, владеющими тактикой ведения военных действий. Они просто любили родину, и были частью генофонда своей нации. А, как правило, духовно развитая, элитарная часть общества всегда первая берет на себя удар.
Фамилии этих молодых людей никогда не будут высечены на мемориальных досках, о них не напишут в учебниках, они не получат посмертно ордена, о них не сложат песни, а их имена всегда будут держаться под грифом «терроризм»…
В тот страшный вечер в душе престарелой матери Рамзана Саянат теплилась надежда, что ее сын жив, ведь среди доставленных трупов его не было. Но не долго тешило женщину материнское сердце…
Прошло больше недели. Весна уже вся без остатка вселилась в наш сад. Молодое дерево черешни издали привлекало взгляд своим пышным белоснежным цветением, недалеко от нее стоял абрикос, одетый в нежный розовый цвет. Аромат, исходивший из сада, снова заставлял влюбляться в эту жестокую, беспощадную жизнь, так больно хлеставшую плетью по лицу. И где-то там, в глубине сердца, в его самом потайном углу тихо рождалась надежда, что очень скоро война закончится. Наверное, эта маленькая, подобно утренней звезде трепетавшая надежда и помогала цепляться за эту суровую жизнь…
Во дворе с шумом остановилась машина.
- Есть кто дома?! – Выходите, - послышалось чуть погодя.
Я выбежала на улицу, с шумом распахнув ворота.
- Саянат здесь живет? – спросил мужчина в военной форме, называя и фамилию женщины.
- Да это соседка наша! Сейчас позову! – ответила я, и уже подбежала к соседскому дому.
- Не надо, я сам – сказал он и быстрым шагом направился к дому женщины. Я осталась на улице. Детское любопытство заставило заглянуть за грузовик, в село после снятия блокады часто приезжали торговцы с различным товаром, вдруг опять они – мелькнуло в мыслях. Но
мои ожидания были обмануты. В машине были только какие-то белые мешки. О Аллах! Грузовик был наполнен трупами, аккуратно завернутыми в полиэтиленовые пакеты. Я не могла двинуться с места от ужаса и страха. Постепенно начали выходить соседи, подошла бабушка. Не нужно было теряться в догадках – Рамзан погиб…
Саянат с криком выбежала на улицу и ухватилась за фонарный столб, чтобы не упасть.
- Где он? Где он лежит, который он? - старушка цеплялась за машину. Милиционер, чеченец по национальности, пытался объяснить женщине, что труп лежит на самом низу и достать его не удастся. Но Саянат невозможно было оторвать от грузовика. Повторяя имя своего сына, она пыталась дотронуться рукой до каждого. В этот момент она стала матерью для этих всех убитых парней, тела которых доставили к ней во двор. Женщины окружили Саянат и успокаивали ее, как могли, ведь в понимании некоторых из них она была поистине счастливой матерью, так как ее сын опознан, найден и совсем скоро будет предан родной земле, в отличие от многих, смерть которых до сих пор не оплакана…
Грузовик тронулся в сторону кладбища. Сумерки быстро разлились по небу. Где-то в вышине замерцала и первая звезда. На душе было холодно и тревожно. Война забирала лучших..
Чуть погодя после отбытия машины, младший сын Саянат, обманув мать, что будет у родственников, сбежал на кладбище и провел там всю долгую темную ночь, втайне от всех орошая слезами свежий могильный холм старшего брата…Чуть позже мальчишка рассказал нам, что труп Рамзана в самом деле и не был на самом низу машины, просто тело парня было очень сильно изуродовано, и щадя материнские чувства женщины, ей решили его не показывать…
А зимы и весны все также, чередуясь, шагали по пропитанной человеческой кровью земле. Война закончилась также неожиданно, как и началась, правда без всякой прелюдии, и даже намека на то, что такое может произойти. На душе не было ни радости, ни горести, а полное безразличие и жестокий холод равнодушия. Такое ощущение, как будто кто-то вырвал с груди сердце и небрежно растоптал этот красный комок, а на его месте образовалась пустота, незнающая что такое ни любовь, ни ненависть…
Послевоенная разруха, лежащая в руинах столица, пестрящие повсюду таблички с ужасающей надписью «Осторожно!Мины» вряд ли могли бы дать надежду на что-то хорошее. Но жизнь, будучи редкостной хитрюгой, всякими мелочами заставляла себя любить. Так потихонечку настал 2007 год. Год, когда сердце вздрагивало не от очередного грохота, разорвавшегося снаряда, а от шума строительной техники. Переступив порог университета, хотелось крикнуть: «О Аллах! Неужели это правда??? Неужели больше никто не помешает жить, и нас наконец-таки оставили в покое?» Мало кто поймет это душевное состояние, когда каждый кирпич, каждое деревце, каждый камень были выстраданными, вымоленными, выплаканными. Открывалась другая страница жизни, когда республика стояла на пороге новых перемен. Теперь, видя зеленые сочные ветви молодой черешни, воспоминания каждый раз больнее ранили сердце, и перед глазами проплывали образы ребят, которые так рано ушли из жизни. Но кровавый след переспелой черешни, оказывается, на этом не заканчивался…
Лето 2007 года было как обычно жарким и знойным. Я выходила из университета с кучей книг и лекций в руках, как неподалеку меня окликнул знакомый голос:
-Ух ты! Неужели до сих пор сессию не закрыла? А еще отличницей слывешь. Стыдно, девушка, стыдно!
Оглянувшись, я увидела Зелимхана. Это был мой троюродный брат. Студент 4-го курса физико-математического факультета – заводной, веселый парень, без участия которого не проходила в округе ни одна чеченская вечеринка. Жизнь в Зелимхане била ключом в прямом смысле этого слова.
- И как ты успеваешь? – удивлялись родственники, и учиться, и работать, и невест для друзей красть? Но Зелимхан, как будто чуя свою короткую жизнь, старался испить ее всю до дна.
Радуясь жаркому лету и закрытым зачетам, мы весело шагали с ним по узкой тропинке, ведущей от университета на остановку. Подъехал автобус.
- Ладно, сестренка! Я к друзьям. Езжай домой, - сказал мне Зелимхан, и, махнув на прощание рукой, растворился в городской толпе. Я не знала, что видела его в этот день в последний раз….
Вечером по нашему селу разнеслась тревожная весть – несколько молодых ребят ушли в горы и примкнули к действующим там бандгруппировкам, в числе ушедших был и наш Зелимхан.
После прекращения военных действий в чеченских горах все еще продолжалось военное сопротивлениетак называемых экстремистских группировок, не согласных с существующим режимом. Их целью была дестабилизация политической обстановки в регионе. На первый взгляд, вроде ничего непонятного. Обычные партизанские отряды совершали свои очередные вылазки и вели одиночную войну. Но день ото дня события менялись и не в лучшую сторону. Кому-то не были угодны спокойствие и мир на чеченской земле. И этот «кто-то» очень успешно заманивал чеченских ребят в уже новые жернова. Стали умирать милиционеры, подорванные смертниками. У каждого были свои версии по поводу происходящего, многие считали, что в этом деле фигурирует материальный интерес, что за деньги, за очень большие деньги обманным путем, прикрываясь исламскими лозунгами, умелые лжеидеологи ведут свою грязную работу, привлекая чеченских парней и девушек в эту нелепую борьбу. И постепенно, война, бывшая некогда русско-чеченской, превращалась уже в мини гражданскую, с непонятной целью и тактикой, где по обе стороны баррикад стояли чеченцы…
Середина февраля…преподаватель читает монотонную лекцию по логике. Неожиданно запиликал мой телефон, я глянула на экран – смс-сообщение от мамы: «Приезжай быстро домой, Зелимхана убили».
Зелим, Зелимхан! Сколько же недосказанного, недопетого, недовершенного оставалось в твоей короткой жизни. Кто-то в своих корыстных целях воспользовался твоей неуемной энергией и отвагой…Зелимхан погиб в бою с чеченскими правоохранительными органами в нашем родовом высокогорном селении Шарой. Труп парня ночью выкинули во двор сотрудники милиции. Его похоронили тихо, сообщив лишь близким родственникам.
Было больно. Такой ли ты жизни заслуживал, братишка, чтобы даже вдоволь не оплаканным лечь в могилу? Но и на этот вопрос я никогда не найду ответа, как и на тысячи других, подобных ему.
Жизнь продолжалась, как бы банально это ни звучало. И надежда на хорошее уже прочно укрепилась в людских сердцах. Восстанавливались социально значимые объекты, места досуга и отдыха. Вот так постепенно заживали шрамы на израненном теле Чечни. А природа – безмолвный свидетель всех бед и радостей,все также молча сбрасывала и одевала свой зеленый наряд.…Молодая черешня стала большим раскидистым деревом, и все также щедро одаривала нас спелыми кроваво-красными плодами.
Из года в год раны стягивались, но боль воспоминаний все сильнее обжигала сердце…и оказывается, не случайно…
Вечерний информационный выпуск передал неприятную новость, которая обдала прежним, уже забытым холодком – в Чечне предотвращен крупный теракт.Смертника у входа в здание МВД задержал сотрудник ведомства, которым оказался наш односельчанин Аслан. Парень геройски погиб, защищая жизни окружающих ценой своей собственной. Весть о гибели Аслана разлетелась по всей республике. С разных концов региона в село съезжались именитые люди, во главе с самим руководителем ведомства. Аслана похоронили с почестями, и по сей день отдается дань памяти, совершенному им подвигу. Именем Аслана названа улица, по которой он жил.
Прошло несколько лет…черешня перестала плодоносить, дерево постарело, засохло. Однако, горькая память, связанная с ней слишком глубоко пустила корни в наших сердцах. У этих ребят были разные цели, и они волей судьбы по-разному закончили свой короткий жизненный путь. Ясно лишь одно – их путеводной звездой была Чечня. Добру или злу, содеянному ими в своей жизни, виной была лишь Отчизна, любовь к которой они проявили по-разному…Для меня они все воины, герои и достойные сыновья своей земли, память о которых бессмертна….
Во дворе растет тонкий, хрупкий саженец черешни, а вместе с ним и новое поколение чеченских мальчишек. И хочется верить, что им свою любовь к родине придется доказывать не с оружием в руках….
Грозный, 2013 год
|