 ПИКРИЯ, ФАНУРА И ДРУГИЕ ЖЕНЩИНЫ
из села Камарло
азербайджанки – гражданки Грузии
фото мое, в начале лета: односельчанки
Деревня находится рядом с живописным озером Ягуфло. Покатые склоны, покрытые нежной травой, простор, треск кузнечиков, изредка маленькие стада, сопровождаемые одиноким пастухом. Озеро сделало бы честь любому дому отдыха, но пока тут пустынно. К селу ведет совершенно разбитая дорога – и ехать по ней 8 километров от Дманиси. Ехать долго, подпрыгивая на ухабах.
Во время последней переписи населения в Грузии, которая прошла в 2002 году, село насчитывало 713 человек, все – этнические азербайджанцы. Среди них мало смешанных семей – выходить замуж и жениться местные предпочитают на своих - в Квемо Картли азербайджанцев много. Иногда жену привозят из Азербайджана, но это редко. Еще реже смешиваются с представителями других национальностями. Пикрия Абдуллаева – как раз такой случай. Она принадлежит обеим культурам – азербайджанской по отцу и грузинской по матери. Прекрасно знает оба языка и обе культуры – и ощущает себя представителем обеих. Она просто находка для села, в котором почти никто не говорит ни по-грузински, ни по-русски. Пикрия была моим переводчиком, за что ей большое спасибо.
Мой приезд стал небольшой сенсацией в селе – приглашенные Пикрией женщины стали подтягиваться во двор Фануры Курбановой.
Приветливо улыбались, обнимали, радовались гостям, старались ответить на вопросы, несмотря на языковой барьер. Сначала они показали мне двор. Подробно показали, как делают кизяк – топливо на зиму. Коровий навоз сначала выравнивают примерно одинаковым слоем и ждут, пока он подсохнет. Потом его режут лопатой на куски. Складывают на солнечное продуваемое место – здесь он будет сушиться все лето и осень, вплоть до холодов. Пока не превратится в топливо. Заготовкой кизяка часто занимаются женщины и дети. Это даже как бы не считается серьезной работой – подумаешь, кизяк, большое дело.
Приготовление пищи, уборка, стирка тоже не рассматриваются, как «большое дело»
Я спрашиваю о других ежедневных работах. Они перечисляют то, что каждая из них делала сегодня, круг их занятий весьма широк: от ухода за животными до поклейки обоев. Когда мы вошли в комнату, все разулись. Женщины охотно позируют и с удовольствием рассматривают снимки у меня в камере, благодарят. Спокойно и откровенно рассказывают о своих проблемах.
Одна говорит: это еще что! Сейчас нам легче, потому что нет совхоза. Там приходилось работать с утра до ночи, плюс дома. Осенью на семью давали, бывало, 10 тонн картошки - надо с ней управляться: таскать, сушить, грузить, продавать, убирать на зиму… Я слушаю и понимаю: это тоже была «женская работа», ерунда какая, перетащить 10 тонн картошки.
Село далеко от города, и потому овощами и зеленью не заработаешь. Чем живут? Немного выращивают для себя – лобио, помидоры, картошку. Но в основном коровы и овцы – кормит молоко и мясо, много кур. Натуральное хозяйство, работы хватает. Не разбогатеешь, но и с голоду не умрешь. Особенно если хозяйка расторопная.
Без совхоза лучше, да, - своей работы хватает. Но некоторые совхоз вспоминают как лучшие годы. Например, Гулиаз Гаджиева. Говорят, что ей больше ста лет. Она сама утверждает, что ей 112. Однако в твердом уме и сама пришла к нам, своими ногами. Про совхоз говорит: да, это была жизнь. Работали много, но за хорошую работу был почет. Вот меня, рассказывает, даже приглашали в ЦК, как передовика производства. Гулиаз работала дояркой. Вообще, и не только здесь, я слышала это от многих женщин, заставших то время, - что-то вроде ностальгии. Был «почет», были свои собственные деньги. Не вырученные за десяток яиц или банку молока – а настоящие трудовые деньги, зарплата, которую ты можешь потратить по своему усмотрению. Женщины говорят: кроме того, можно было выйти из дома. Просто пойти куда-то – где тебя ждут, где у тебя своя роль и обязанности. И я понимаю их. Далеко не всем нравится ежедневная домашняя рутина, и «выйти из дома» - это как выход из норки в более широкий свет. Хотя там ее ждала та же тяжелая работа, тем не менее. Я слушаю и вспоминаю «социалистические соревнования», «повышенные трудовые обязательства», «доски почета»… И понимаю, что при всей картонности этих построений – было в них нечто, что стимулировало – хотя бы самых бесхитростных. Доярка из Камарло, благодаря тяжелейшей работе, могла быть приглашена в очень высокий кабинет, где ей пожимали руку, как товарищу, - и говорили некие вежливые и ободряющие слова. И она снова шла работать, сегодня у нее руки скручены, как корни деревьев, но она помнит про ЦК и про «почет». В этом нет ничего холопского – она помнит вознаграждение за труд в реальных и всем видимых эквивалентах. Кроме почета, ей давали премию, которая была сверх обычной зарплаты, и она могла потратить ее на свои самые смелые фантазии. Зарплата в мозолистых руках! - женщины, которые знали ее на ощупь, и то самоуважение, которое она дает, - ностальгируют, да. Домашняя работа этого не заменит. Но тем, кто не испытал, - не понять. Безсовхозная молодежь не понимает.
Женщины разговаривали в доме у Фануры Курбановой. Сначала они старались держаться версии «все хорошо» и не вдавались в проблемы. Подробности проявились постепенно. Из десяти женщин, которые участвовали в беседе: четверо разведены, у половины умерли или погибли мужья или сыновья, две женщины были выданы замуж в 14 лет, причем одна из них похищена.
Кстати, о похищениях. Нередко в них участвуют сами женщины. У моей переводчицы Пикрии есть родственница - 34-летняя Гулазар Абдуллаева. Она тоже присутствовала на нашей встрече – симпатичная улыбчивая молодая женщина.
Они с Пикрией носят одну фамилию и, судя по всему, хорошо ладят друг с другом. Несмотря на то, что 17 лет назад Пикрия, как она говорит, «украла» Гулазар - для своего двоюродного брата. Что значит украла? Очень просто. Девушку зовут в машину, приглашают куда-то. Она ведь дружит с подругой и доверяет ей. И вот они едут. Но не туда, куда было сказано, а непосредственно в дом к тому, для кого ее украли. Молодой невестке тогда было 14 лет, а ее жениху – 26. Строго говоря, Уголовный Кодекс громко плакал по жениху.
Вышла замуж в 14, а родила в 17. Рожала в Баку, доктору в анамнезе честно рассказала о подробностях замужества. Бакинский доктор сигнализировал в деревню: у вас 14-летнюю девочку принудили к замужеству, примите меры! Молодого мужа вполне могли привлечь, но обошлось, вокруг свои люди.
Не жалко было девочку? - спрашиваю я у Пикрии. А что жалеть, отвечает она, у нее сегодня вон какой красавец-муж, к тому же депутат сельсовета. Гулазар тоже весело смеется. Похоже, что в данном случае все сложилось вполне приемлемо. Если не принимать во внимание, что жизнь женщины могла бы пойти совсем по другому руслу, если бы ей дали возможность закончить хотя бы школу.
О раннем замужестве рассказали и другие женщины. Одну из них зовут Хеяла. Правда, ее не похищали, а сосватали. Там украли, тут так увезли, открыто. В том же возрасте – 14 лет. Она жила в соседней деревне Саламалик, и там была только начальная школа, в пятый класс ее уже не отдали. Пока не взяли замуж, работала по дому у родителей. Она говорит: если бы была у нас школа, может быть, и не выдали бы так рано. У Хеялы трое детей, и она говорит: достаточно. И еще говорит: свою дочь я ни за что не от дам замуж раньше 19-20 лет.
Вопрос о дочерях стоит остро. С одной стороны, мамы не хотят, чтобы дочери жили так же. С другой, видят, как непросто изменить заведенный порядок.
Одну из женщин зовут Алида Насибова, ей 42 года. Она рассказала мне о своем разводе, который состоялся 10 лет назад. До сих пор очень волнуется, когда говорит о старом. Ее жизнь была полна обид и насилия, и сегодняшнее положение одинокой самостоятельной матери ее вполне устраивает.
Бывший муж умер, у нее единственная дочь. Алида работает учительницей младших классов в деревенской школе и всячески стимулирует свою дочь на учебу, очень надеется, что благодаря образованию, она сможет изменить свою жизнь. Алида хорошо говорит по-русски, ее дочка симпатичная и улыбчивая – видно, что они дружны и хорошо понимают друг друга. Я так радуюсь, что она читает! – говорит Алида, - так радуюсь ее успехам в школе! Упаси Боже от непредвиденного, мне кажется, что мама и дочка на правильном пути. Мне кажется, что деревня рано или поздно проснется – причем благодаря женщинам.
А что же мужчины? Отчего так много разводов, смертей? Я осторожно расспрашиваю, и через какое-то время слышу: «пьют». А как же ислам? Да уж так. Пьют, ясное дело, не все, но – многие. Из 10 собеседниц половина – в разводе. Для мужчин нет работы. Кизяк, уход за скотом и всякая поливка-прополка – это пустяки, женский труд. Пьют, уезжают, умирают раньше времени…
Другая проблема – образование. Я расспрашиваю Пикрию о школе, где она тоже работает – преподавателем грузинского языка. Она говорит, что младшие школьники посещают занятия гораздо лучше, чем старшие. Чем больше сил, тем больше нагрузка по хозяйству. Пикрия говорит, что ее сын – единственный за много лет выпускник, который продолжает учебу в Тбилиси. Большинство выпускников после школы не учатся.
Довольно часто жители деревни ездят в Баку – но не на учебу, а к родственникам или на заработки. Я видела азербайджанскую газету в доме одной из женщин. Миграции внутри Грузии мешает языковой барьер, они мало посещают другие районы.
Деревня живет трудно. Одной из главных проблем мне представляется незнание абсолютным большинством государственного языка. Это означает невольную изоляцию. Изоляцию от образования, общественной жизни. Безусловно, это добавляет трудностей к обычным заботам сельчан. Помочь им могла бы эффективная государственная программа. Получается, что пока ее нет. Во всяком случае, в этом селе она пока не дала результатов.
…Пока женщины разговаривают в одной из комнат, хозяйка дома Фанура показывает мне остальные. Дом у нее довольно большой и небедный, чисто убранный. Судя по всему, ее муж зарабатывал неплохо, у него был небольшой бизнес. К несчастью, недавно умер, Фанура показывает мне его портрет. Он был симпатичный, под стать ей. Фанура носит траурный платок и почти не улыбается. Она подвижная, отзывчивая и открытая. Все делает быстро и безмолвно. Очень старается сделать что-нибудь для гостей, угостить, услужить. Приготовила для нас еду, которую она назвала «хинкали» - тонко раскатанное вареное тесто, политое маслом и подливкой из кислого молока. Душевно приглашает к столу.
Пока мы беседуем с женщинами, к нам присоединяется Сакна Гаджиева, соседка Фануры. Она пришла на минутку, оторвавшись от выпечки хлеба, которой занималась дома. Хозяйки в деревне, как и во многих других местах в Грузии, сами пекут хлеб для своей семьи. Так дешевле и вкуснее.
Сакна пригласила нас посмотреть, как она это делает, и мы пошли. Она пекла хлеб на открытом балконе, на обычной дровяной печке, которую на лето выставили на балкон. За столом обедали сын и зять, пригласили и нас, но мы отказались. Проснулся внук Сакны, и Фанура взяла его на руки. Видно, что соседствуют как близкие подруги, помогают друг другу. Хлеб оказался очень вкусным. Не зря хозяйки пекут его сами. (Тем более что – разве это работа? Подумаешь, испечь хлеб…)
Горячий хлеб мне дали в дорогу. Как я ни сопротивлялась, Фанура силой вручила и кусок сыра. Мы душевно попрощались. Я покидала этих женщин уже как подруг – с теплотой и благодарностью, знакомая с их болью и надеждами. За несколько часов я успела полюбить их.
Галина ПЕТРИАШВИЛИ (текст, фото)
май, 2012, Квемо Картли, Грузия
|