ДУРОЧКА, ЛЮБОВЬ И «КОНТОРА» исповедь «неадекватной» о спецслужбах, гражданском контроле и роли женщины во внешней политике имена героев не названы или изменены
ПРОЛОГ Мы сидели в номере одной из центральных минских гостиниц и смотрели друг на друга с едва скрываемой ненавистью. ОН был разъярен и почти кричал: - Вы не уважаете спецслужбы, не считаетесь с государственными интересами! Вы ничего из себя не представляете! Думаете, российская академия у нас что-то значит? Заблуждаетесь! Забудьте о своем образовании! Женщине такое образование ни к чему. Если бы вы были мужчиной, все было бы по-другому... ЕМУ был нужен мой ответ, и ОН явно провоцировал меня в надежде, что я сорвусь, может быть, даже заплачу, наговорю глупостей и в итоге сломаюсь. Но слез не было, как не было и страха. Мне вдруг стало все равно, что со мной будет, и я начала говорить. Говорить о том, что нельзя заставлять людей поступать, так как кому-то хочется; что обычные граждане для спецслужб просто материал, при помощи которого они решают свои задачи; что я не позволю манипулировать собой ни ЕМУ, ни кому-то другому; что наличие двух поколений репрессированных в моей семье исключает основание полагать, что я могу быть полезна спецслужбам в той роли, которую, не спросив согласия, они для меня определили... Когда я закончила говорить, ОН пошел в ванную. И я поняла, что ЕМУ нужно выключить записывающую аппаратуру. Через пару минут ОН вернулся и сказал: - А теперь запомните: вы оскорбили меня профессионально. И я обязательно вас поймаю, поймаю и докажу, что вы виновны. В чем? Это мы решим позже.
О «ГРАЖДАНАХ...» И ПРАВЕ ЗНАТЬ Начиналось все достаточно безобидно. В 1998 году мне пришла в голову почти бредовая идея - создать в Беларуси общественное объединение под громким названием «Граждане за национальную безопасность», членами которого были бы в основном женщины. Мы исходили из того, что не дело государства определять, чем должны заниматься граждане: судьбами бродячих кошек и собак или проблемами национальной безопасности. При условии, что они готовы принять на себя ответственность за будущее страны. Задумавшись над проблемами национальной безопасности, мы изначально подразумевали под ней не вопросы государственной безопасности, которые сегодня белорусские власти считают главными, а общепризнанную в мире категорию, согласно которой национальной безопасностью считается состояние защищенности личности, общества и государства от внешних и внутренних угроз, при котором права личности приоритетны. Мы были искренне уверены в том, что наши старания по содействию построению в родной стране гражданского общества будут если не признаны и оценены, то хотя бы услышаны. Удивительно, но на первом этапе нам удавалось реализовывать свою затею. Мы почти без проблем «проскочили» государственную регистрацию. Правда, сотрудник Минюста, готовивший наши документы, улыбаясь, порекомендовал узнать, что думают о роли женщин в данной сфере КГБ, МВД и Совет Безопасности. Не сталкиваясь прежде с КГБ, я позвонила туда и в лоб спросила, к кому обратиться по данному вопросу. Ответ меня удивил: - Если у Минюста есть вопросы, пусть карандашиком на Уставе отметят спорные места, мы посмотрим, но по большому счету это не наше дело. В МВД мне вообще порекомендовали не дурить по пустякам голову серьезным людям, а в СовБезе посоветовали написать жалобу на Минюст в случае отказа в регистрации. Через месяц, в пятницу, 13-ого (!) февраля, нас зарегистрировали. Мы вели себя достаточно бесцеремонно. Начали с того, что предложили на практике, а не на бумаге, реализовать механизмы защиты интересов личности. Они должны были, по нашему глубокому убеждению, выражаться в беспрекословном соблюдении государством задекларированных прав и свобод, в обеспечении права граждан на достойную жизнь, самореализацию и участие в управлении государством. Фактически мы стали правозащитной организацией, занимавшейся профилактикой преступности, наркомании, защитой прав граждан и правообразованием. Мы читали лекции, проводили семинары, конференции, принимали участие в финансировании съемок фильма о содержании несовершеннолетних в Минском СИЗО, были допущены в женские и детские исправительные учреждения, много выступали в СМИ. Это не могло продолжаться бесконечно. И однажды нас попытались обвинить во вмешательстве в государственные функции. Однако нам удалось и это обернуть на пользу делу, переключившись на совместные образовательные мероприятия с госаппаратом, чтобы иметь возможность разъяснять чиновникам разницу между вмешательством в функции государства и содействием ему и обществу в решении стоящих перед ними задач. При этом мы публично заявляли, что нам не нравятся попытки кого бы то ни было ограничить нашу гражданскую активность, что демократия - это, в первую очередь, соблюдение законов всеми и возможность существовать мирно при самом широком спектре взглядов, в том числе и политических. Несколько лет все было более или менее терпимо, и мне, как руководителю, прощалось если не все, то очень многое. Исключительно потому, что я – женщина. Но, когда в 2000 году я попыталась баллотироваться в парламент, по надуманному поводу мне отказали в регистрации. Меня восстановили в статусе кандидата в депутаты по решению Верховного Суда. Так как это произошло за две недели до выборов, то я была лишена возможности вести полноценную избирательную кампанию и потому во второй тур выборов не прошла. Рискнув выразить свое отношение к происходящему на страницах одной из газет, я позволила себе открытым текстом спросить, что думает Президент о ситуации в том избирательном округе, где я баллотировалась в депутаты? Хватит ли у него мужества навести порядок? Меня услышали. За день до выборов сторонники одного из потенциальных избранников народа объяснили мне, что выборы завтра закончатся, а вот личико, если хорошенько пройтись по нему ножом или опасной бритвой, мне могут испортить навсегда. Тогда обошлось. Но это был первый звонок. Звонок, которому я не придала значения. В результате неудачных «хождений» в парламент я стала помощником одного из депутатов. И окончательно «отбилась от рук». Спустя два года наша НПО «Граждане за национальную безопасность» предложила субъектам законодательной инициативы законопроект «О гражданском контроле и управлении военной организацией и деятельностью в Республике Беларусь». К тому времени у нас в «портфеле» лежали проекты законов «О гражданской экспертизе» и «О гражданском (общественном) контроле над государственной деятельностью». Но до них очередь не дошла. После поддержки отдельными СМИ нашего предложения о введении гражданского (парламентского) контроля над армией, со страниц газеты оборонного ведомства прозвучала сентенция о том, что «навязывая обществу дискуссию о необходимости гражданского контроля над военными накануне выборов в местные советы», нам следует понимать, что эта «инициатива на практике означает призывы к пересмотру Конституции со всеми вытекающими из этого последствиями». Параллельно мне объяснили, что право не только граждан, но и депутатов знать отдельные тонкости оборонной политики и военного бюджета не предусмотрено Конституцией и ограничено Перечнем сведений, отнесенных к категории государственных секретов. С тех пор в целях профилактики мною начали интересоваться отечественные спецслужбы. А два года спустя, когда внимание стало чересчур пристальным, чтобы не подвергать членов организации «Граждане за национальную безопасность» ненужной опасности, мы приняли решение о самоликвидации.
Отступление первое О ГРАЖДАНСКОМ КОНТРОЛЕ НАД АРМИЕЙ Конституция Республики Беларусь действительно не предусматривает активного влияния на определенные процессы не только простых граждан страны, но и депутатов парламента, поскольку, в соответствии со ст. 17 Закона РБ «О Вооруженных Силах Республики Беларусь», этим правом наделен исключительно Глава Государства, который, в свою очередь, утвердил Перечень сведений, относящихся к категории государственных секретов. Согласно ему к госсекретам в области финансирования обороны отнесена информация о плановых и фактических объемах финансирования и расходах на содержание Вооруженных Сил Республики Беларусь, правоохранительных и иных государственных органов, обеспечивающих национальную безопасность; о банковских счетах, используемых для хранения, прохождения выделенных из республиканского бюджета денежных средств на оплату расходов на военные, мобилизационные, специальные цели по вопросам национальной безопасности Республики Беларусь; о расходах в иностранной валюте на военные и иные цели обеспечения национальной безопасности Республики Беларусь и о многом другом. И в этом нет ничего удивительного. Военная элита, отстаивая корпоративные интересы, декларируя на словах приверженность демократическим ценностям, на деле всячески противится введению парламентского контроля в таких областях, как контроль за формированием и исполнением военного бюджета, торговля вооружениями и технологиями двойного назначения, внебюджетная деятельность оборонного ведомства, разработка военной политики государства. Военные готовы допустить участие «гражданских» в контроле над армией на уровне деятельности «Комитетов солдатских матерей», интересующихся преимущественно материальной составляющей воинской службы их сыновей, в том числе нарушением прав военнослужащих, уровнем организации питания, обеспечения одеждой и медикаментами солдат срочной службы. Но ни военные, ни их коллеги из иных силовых ведомств и спецслужб, априори не хотят признавать того, что их деятельность требует изъятия достаточно серьезных ресурсов из бюджета страны, которые при ином раскладе могли бы быть направлены на развитие общества, и, значит, подлежат контролю со стороны этого общества. Поэтому с учетом ситуации, существующей в стране, говорить о возможности появления рычагов влияния со стороны гражданского общества в этой сфере на данном этапе, к сожалению, не приходится.
ЛЮБОВЬ - И НЕ ТОЛЬКО К РОДИНЕ Мне трудно о нем писать, поскольку речь идет о карьерном дипломате, возможно, принадлежащем к одной из сильнейших спецслужб Европы, ставшим в трудную минуту «моим младшим братиком» только для того, чтобы хоть как-то защитить меня. Я буду звать его Джон. Джон Смит из страны Х. Мы познакомились случайно. Впервые за весь период моей работы помощником депутата шеф попросил меня пойти и извиниться перед дипломатом, пригласившим его на ужин по поводу проведения международной конференции по проблемам наркомании и наркобизнеса, за то, что он не может прийти. В холле дорогого ресторана не было никого, кроме молодого мужчины, который подошел и сказал: «Привет, я – Джон. А ты?». Я принялась объяснять ему цель своего прихода, но он не стал меня слушать и сказал: «Оставайся ужинать с нами». Так получилось, что за столом мы оказались напротив и потому в течение почти трехчасовой беседы были вынуждены периодически смотреть друг другу в глаза. Когда некоторые из гостей ушли, Джон спросил, чем я занимаюсь помимо работы помощника депутата. Услышав, что я не только возглавляю «Граждан...», но и учусь в Российской академии государственной службы при Президенте Российской Федерации на кафедре национальной безопасности, он оживился. Мы стали обсуждать вопросы белорусско-российских отношений, перспективы создания Союзного государства и целый ряд других мелочей, от одной мысли о которых у некоторых слегка дрожат руки. В отличие от своих коллег, присутствовавших на ужине, Джон хорошо говорил по-русски, и, казалось, понимал все оттенки и тонкости чужого для него языка. Поскольку в процессе общения выяснилось, что я часто бываю в российской столице, Джон, будучи в то время сотрудником Посольства своей страны в Москве, прощаясь, дал мне визитку и попросил позвонить. Через три или четыре месяца, собираясь в очередной раз в Москву, я позвонила ему, и мы договорились встретиться на Новом Арбате. Джон застрял в автомобильной пробке, а потому опаздывал. В ожидании я гадала: узнаю или не узнаю его. Но когда он возник почти из ниоткуда и сказал: «Прости», поняла, что все мои сомнения напрасны, и прежде чем ответить на приветствие, протянула ему тяжелый пакет с книгами и сказала: «Поднеси. Пусть от тебя и твоей страны будет хоть какая-то польза!» Будучи истинным джентльменом, он безропотно повиновался. Мы забились в малопрезентабельный пивной бар, просидели там часа четыре и расстались, договорившись при случае найтись. Осенью того же года МИД его страны сообщил, что московское посольство открывает в Минске офис, и его Главой назначен Джон. Для него это было серьезным повышением и шансом проявить себя. Для меня – возможностью общаться с человеком, который мне понравился. С приездом Джона в Минск началась наша дружба, вокруг которой было и до сих существует пор много домыслов и кривотолков. Первое время наши отношения развивались достаточно сложно. Он был чрезвычайно занят, я тоже. По телефону не все можно было сказать, и мы начали переписываться по электронной почте. Но хотя бы раз в месяц Джон обязательно находил время со мной пообедать или просто встретиться и поговорить. Постепенно он начал вводить меня в круг людей, которые могли быть мне интересны профессионально. Как-то он сообщил, что в Минске будет проходить конференция по проблемам контроля над вооружениями. Организаторы отказали мне в доступе на нее. И тогда Джон, несмотря на запланированный отъезд, договорился со своими соотечественниками, принимавшими участие в мероприятии, чтобы они взяли меня на прием, который устраивали организаторы и белорусский МИД. А на следующий день, выполняя просьбу Джона, один из ответственных работников Инспекции по экспортному контролю его страны ушел с пленарного заседания и почти два часа рассказывал мне, как вопросы контроля за торговлей вооружениями решаются у него дома. Джон знакомил меня не только со своими соотечественниками, но и сотрудниками посольств других государств. Постепенно я стала завсегдатаем приемов, международных конференций, семинаров и прочих мероприятий. Не желая оставаться в долгу, я по просьбе Джона консультировала его стажеров и интересных ему и мне специалистов, приезжавших в Беларусь по различным делам. Иногда ходила с ними в театр, на концерты, просто гуляла по городу, показывая местные достопримечательности. Но не это было главным в наших отношениях, развитие которых, как я теперь понимаю, он инициировал намеренно, желая закрепить наше знакомство. Началось с того, что Джон начал передавать мне приветы через лидеров женских организаций, бывавших на приемах. Постепенно я начала проявлять к нему ответный интерес и привыкать к тому, что рядом со мной есть человек, которому при случае можно поплакаться в жилетку, у которого для меня всегда найдется время и которого можно попросить о помощи. Потому, когда меня совсем «зажали», я не удивилась его словам: «Пока я в твоей стране, ты можешь на меня рассчитывать». Затем он прищурился, хитро улыбнулся и добавил: «В крайнем случае, положу тебя в багажник своей машины и перевезу через границу. Потом разберемся, что делать дальше». Со временем выяснилось, что я старше Джона. Уточнив мой возраст, он начал ходить по офису из угла в угол и причитать: «Не может быть, ты специально меня обманываешь!» Потом остановился и произнес: «Ладно, раз так, то буду звать тебя бабушкой». Помнится, я взяла в руки что-то тяжелое и собралась бросить в него, но передумала: «Живи, внучек!» Для меня Джон был большим ребенком и, может быть, единственным из знакомых мне мужчин, которому я добровольно прощала все. Он мог, сидя передо мной и сложив руки на животе, хвалить себя: «Знаешь, меня в местном дипкорпусе не все любят, но все равно я самый умный из них!» В эти минуты в нем странным образом сочетались мальчик, нуждающийся в похвале, восхищении и поддержке, и зрелый мужчина, временами циничный и беспринципный, готовый ради интересов собственной страны на любые действия, вплоть до находящихся на грани закона. Иногда он баловал меня, зная, что материально мне очень тяжело, так как после получения российского диплома я осталась без работы и, соответственно, без средств к существованию. Джон устраивал для меня маленькие праздники, дарил цветы и книги, угощал собственноручно приготовленным мороженым с клубникой, медом и базиликом. И тогда я забывала, что передо мной иностранный дипломат. В такие минуты у него совершенно исчезал акцент и казалось, что он – свой! Незадолго до отъезда Джона из страны, я на него обиделась из-за его заявления о том, что самый богатый белорус во много раз беднее среднего жителя его страны, и поэтому мы все «спим и видим», как бы перебраться на постоянное место жительства на его сытую и благополучную родину. С трудом сдержалась, чтобы не послать «братика» по-русски. А через два или три дня отправила ему длинное письмо по поводу его отдельных высказываний, не надеясь на ответ. Но он ответил. Он писал про то, что у меня отвратительный характер, что я намеренно хочу бросить его, вместо того, чтобы помочь написать выступление для прощального приема, на который я, разумеется, обязана прийти. На него невозможно было злиться, да и слишком мало времени у нас оставалось, чтобы тратить его на ссоры. Кроме того, я помнила надпись на сувенире, стоявшем у него в офисе: «Военному переводчику Джону за умение переводить стрелки!» В этом он действительно был непревзойденным мастером. За два дня до отъезда Джон пригласил меня на прощальный ужин. В тот ресторан, где мы познакомились. Нас обслуживал официант, помнивший, что именно мы ели, отмечая двухлетнюю годовщину нашего знакомства. Пользуясь случаем, он порекомендовал нам попробовать что-нибудь новенькое. Я посмотрела на Джона и решила похулиганить: - На чьи деньги гуляем: на твои или посольские? - Тебе какая разница? – фыркнул он в ответ. - Тогда, - я протянула меню официанту, - мне все самое вкусное и самое дорогое. Пока нас обслуживали, Джон открыл пакет, достал из него свой снимок с надписью и подарил мне его вместе с книгой, на первой странице которой написал, что надеется «на продолжение нашего необыкновенного знакомства и нашей «спецдружбы». Потом вдруг сказал мне: - Ты упустила свой шанс. - Далее он назвал фамилию своего соотечественника, с которым по просьбе Джона меня познакомили полтора года назад. - Почему ты ему не написала? - Во-первых, ты не сказал, что он – мой шанс. Во-вторых, потому что надеялась по приезду в твою страну увидеть его. Но поездка сорвалась. А теперь, когда прошло столько времени, писать не совсем удобно. Ты мог бы мне сказать. - Не мог. - Мог, но не хотел. Не хотел, потому что было удобно, чтобы все замыкалось только на тебе, потому что ты любишь все придерживать для себя. На всякий случай. Это было правдой. Джон был собственником - таким же, как, впрочем, и я сама. Родившись в один месяц и один год по восточному календарю, но с разницей в 12 лет, выросшие в разных условиях и в разных странах, мы, как это ни странно, имели невероятно похожие характеры, и наши отношения могли быть только дружескими или почти родственными. И поскольку Джон был единственным сыном у родителей, мы остановились на отношениях младшего братика и терпеливой, всепрощающей и любящей старшей сестры. Для меня это был оптимальный вариант: я сохраняла Джона, а спецслужбы, как мне тогда казалось, убедившись в том, что наши отношения носят исключительно личный характер, рано или поздно перестанут проявлять ко мне интерес. Пришла пора расставаться. Мы вышли на улицу. Джон как-то странно поцеловал меня. В глаза. В каждый по отдельности. И исчез. Через некоторое время из страны Х от него пришло письмо: «Мой бывший водитель написал, что, когда я отъехал от офиса, начался сильный ветер, флаг, висевший на входе в здание, слетел, и его древко переломилось. Не знаешь, к чему бы это?..» «Понимаешь, - отвечала я, - в Беларуси очень много людей, в чьем сердце ты останешься навсегда. Когда ты уезжал, мне хотелось плакать». ...Те, кому эта история известна, безусловно, узнают моего «младшего братика». Остальным его имя ничего не скажет, да и принципиального значения это не имеет. Я убеждена, его ждет блестящее будущее не только в родной стране. Думаю, лет через десять-пятнадцать Джон станет фигурой европейского, а, возможно, и мирового масштаба. Я верю в него и искренне желаю ему добра не только потому, что он был мне другом, а еще и потому, что Джон не побоялся стать моей единственной страховкой от произвола отечественных спецслужб и возможного ареста.
Отступление второе О РОЛИ ЖЕНЩИН ВО ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ В политике нет морали - в политике есть интересы. Это общеизвестное правило является одним из главных в случаях, когда кто-то попадает в сферу интересов дипломатов любого ранга независимо от национальной принадлежности, страны или организации, так как все представители дипкорпуса выполняют одну совершенно конкретную задачу: собирают сведения в интересах собственного государства. Приезжая в любую из стран бывшего Союза, дипломаты видят, что мы не ходим в лаптях, пользуемся не только французскими духами, но и иными благами цивилизации. Однако некоторые из них по привычке продолжают относиться к нам как к дикарям, освоившим этикет и научившимся носить цивильную одежду. На приемах они целуют ручки нашим полит-дамам, говорят комплименты, рассказывают, как им нравится страна пребывания, какой в этой стране замечательный народ, и как они будут страдать без новых друзей, вернувшись на родину. Но все это игра. Ручки дамам целуют преимущественно для того, чтобы после этого считать себя вправе задать вопрос, на который необходимо получить ответ. Если это удается не сразу, начинается длительное «окучивание» интересующего лица с тем, чтобы в дальнейшем использовать его для достижения целей, поставленных руководством. При этом большинство, похоже, не допускает мысли, что объект «окучивания» может все видеть, все понимать и не считать нужным дружить в том режиме, который ему навязывается. Иногда, из-за своей чрезмерной уверенности, наши иностранные друзья слишком поздно осознают, что все пошло не так, как им хотелось, что был разыгран другой сценарий, окончательная роль в котором для них еще не определена. Спросите, к чему я все это? К тому, что нынче стало модным использовать женщин для решения задач, результаты которых зачастую присваиваются мужчинами и преподносятся как собственные достижения. Не обошла эта «болезнь» и дипкорпус. Стало чрезвычайно модным устанавливать связи с женщинами-лидерами, поручать женским общественным организациям, аналитическим центрам, отдельным женщинам-исследователям решение проблем, которые раньше считались исключительно мужской прерогативой. Расчет прост и абсолютно верен – женщины более ответственны, способны работать в любых условиях, зачастую образованнее. Их удобно иметь в качестве консультантов, советников, аналитиков, помощников... А еще лучше - в качестве подруг, тогда за работу и платить не надо... Спецслужбы действуют по тем же сценариям. Почему-то считается, что женщину непременно должно переполнять чувство гордости только при одной мысли о том, что спецслужбы обратили на нее внимание и предложили ей «дружбу» на безвозмездной основе и на необходимых им условиях. И если вдруг женщина посмела отказаться, ее сразу же записывают в разряд людей неадекватных, не испытывающих священного трепета и радости от предложенной возможности послужить Отечеству в качестве Маты Хари. И неважно, что знаменитая танцовщица, работавшая на несколько разведок одновременно, в итоге плохо кончила. Не имеет значения, что в практике спецслужб существует правило, которое предусматривает ликвидацию «отыгранной карты» за ненадобностью. Все это мелочи по сравнению с государственными интересами, ради которых каждая гражданка должна быть готова на все. Причем добровольно и по зову сердца.
ВСЕВИДЯЩЕЕ ОКО Еще в начале знакомства с Джоном я попросила своего однокурсника из службы безопасности российского МИДа уточнить, кто такой мой мистер Смит. Мне сказали, что фамилия Джона не Смит, а Смат, что в Россию он въехал как секретарь посольства «без портфеля», т.е. фактически как резидент одной из спецслужб страны Х. Полученная информация не произвела на меня никакого впечатления - я знала, что в дипломатической практике ряд посольских должностей используется для осуществления разведывательной деятельности. Что же касается фамилии, то их могло быть не две, не три, а гораздо больше, учитывая специфику его работы. Разумеется, в этом контексте мои отношения с Джоном не могли не привлечь внимания спецслужб. Во всех странах контрразведка гласно или негласно осуществляет контроль за дипломатами и теми гражданами страны, которые находятся в длительном контакте с иностранцами. При этом политические взгляды последних значения не имеют. За мной «присматривала» не только местная контрразведка, но и другие спецслужбы. Однажды, договорившись по телефону с Джоном пообедать вместе, у входа в ресторан я наткнулась на очередного «рыцаря плаща и кинжала». Он, будучи явно недоволен тем, что замечен, торопясь, прошел внутрь. Когда Джон и я вошли в обеденный зал, оказалось, что для нас свободен столик только рядом с ним. Позднее к нему присоединились еще двое коллег, которые не считали нужным скрывать, что прислушиваются к нашему разговору. Из ресторана я вернулась в парламент. А через некоторое время в депутатский кабинет заглянул человек, обедавший за соседним столиком. Он нагнулся ко мне, спросил: «Хорошо отобедала? Вкусно было?» - улыбнулся и ушел. По большому счету, эти ребята меня не трогали. Они, скорее, развлекались со мной. Однажды даже сказали, чтобы я не занималась ерундой и не звонила Джону из других кабинетов, потому как меня – они употребили именно это выражение – «поставили на голос»: как только мой голос раздается в телефонной трубке в любом из кабинетов парламента, автоматически включается запись. Я не поверила, решила, что они шутят. Но, когда через день или два после встречи, с которой начинается предложенная читателю исповедь, по белорусскому телевидению озвучили один из моих разговоров с избирателем, обратившимся к депутату за помощью, поняла – ребята говорили правду. Впрочем, телевизионщики, как коллеги по журналистскому цеху, меня пожалели и не назвали имени. Зато на следующий день в одной из государственных республиканских газет появилась статья, где я была «во всей красе» - с именем, фамилией и должностью, которую, впрочем, к тому времени уже оставила. Автором явно заказного материала была приведена фраза из действительно имевшего место разговора. Но смысл ее был извращен полностью. Истинная суть разговора была в том, что правоохранительные органы обязаны защищать сотрудников, пострадавших при исполнении служебных обязанностей. Поэтому было бы неплохо подключить газеты к решению проблемы, которая существовала у моего собеседника. В газете все было с точностью до наоборот. Получалось, что я поддерживаю преступников, связана с ними и помогаю им в намеренной дискредитации правоохранительных органов.
В ОБЪЯТИЯХ, СПОСОБНЫХ ЗАДУШИТЬ С учетом должностей моих московских однокурсников, доступа через них к уникальным аналитическим материалам, «странной» дружбы с Джоном и другими представителями дипкорпуса, а также работой помощником депутата, явно имевшего президентские амбиции, – я неизбежно должна была стать объектом, представляющим интерес для специалистов определенного рода. Но, оказавшись барышней несговорчивой, я категорически не хотела исполнять свой гражданский долг и доводить до сведений органов содержание моих встреч с иностранцами в целом и с Джоном в частности. Тогда оперативники взялись за мое окружение. Однажды приятель, с которым нас связывала почти десятилетняя дружба, задал вопрос, для ответа на который мне пришлось познакомиться с его партнерами. После знакомства они несколько раз приезжали ко мне домой «выпить чайку» - с тортом, чаем и даже своей водочкой. - Ты когда-нибудь видела такое? – спросил однажды один из них, давая мне в руки отпечатанный текст о добровольном согласии на сотрудничество с органами безопасности. - Нет, - сказала я. – Думаю, вы обращаетесь не по адресу. - Ты не права! Все равно никуда не денешься: рано или поздно подпишешь... С нами, с русскими или со страной Х. Не согласишься - придется напомнить хорошее правило: был бы человек, а статья найдется. Их визит странным образом совпал со звонком одного из бывших депутатов парламента, ранее служившим в контрразведке. Для приличия бывший депутат поинтересовался тем, как мне живется, а потом минут сорок убеждал в том, что я не права в своем негативном отношении к спецслужбам, и если со мной кто-то был недостаточно корректен, то это по молодости, по неопытности. Такое иногда случается. Обижаться не стоит. В заключение он по-отечески порекомендовал зайти к первому лицу одного из ведомств и проговорить с ним сложившуюся ситуацию. Это было слишком! Не долго думая, я написала официальное заявление с просьбой разобраться с тем, чье поручение выполняли приходившие ко мне люди, а заодно и ответить на вопросы о том, какие претензии ко мне имеются у белорусских спецслужб. Через месяц на первый вопрос я получила весьма двусмысленный ответ, остальные же так и остались открытыми. Был последний день февраля. Мы сидели в кафе на Белорусском вокзале в Москве, пили пиво и говорили о вещах малозначащих. Я подсознательно чувствовала, что собеседник – бывший однокурсник по Академии - хочет что-то сказать, но не решается. Когда до отправления поезда осталось совсем немного, и пришла пора расставаться, он произнес: - На тебя из Минска пришла бумага. Плохая. В ней цитируются наши разговоры, из нее видно, что тебя «пишут», «смотрят» твой ящик в Интернете. Они знают все, что происходит в твоем доме. У тебя есть враг. Серьезный. И пока он будет при должности, тебе будет трудно. Очень трудно. Наши пришли к выводу, что все написанное о тебе - откровенное сведение личных счетов. Кому-то ты сильно насолила, и он тебе этого не простит.
СПАСЕНИЕ УТОПАЮЩИХ – ДЕЛО РУК САМИХ УТОПАЮЩИХ В поезде я так и не смогла заснуть. Всю ночь мучительно просчитывала варианты дальнейшего развития событий, так как понимала: надо срочно что-то предпринимать. К утру нарисовался единственно правильный выход. Сразу же по приезду в Минск я обратилась к сотруднику российского посольства, с которым познакомилась на приеме у Джона, с просьбой проконсультировать по поводу ускоренного получения гражданства его страны - диплом Академии давал мне на это право. Меня попросили подождать. Потом в холл вышел мужчина в гражданке, но с явно офицерской выправкой, и сказал: - Идите за мной. Мы закрылись в кабинете, и я поняла, что придется говорить правду, так как только в этом случае можно рассчитывать на помощь. - Понимаете, - сказала я, - мне известно, что между Россией и Беларусью существует договоренность о том, что русские не вербуют белорусов, а белорусы – русских для работы в интересах собственных стран. Тем не менее, недавно мне объяснили, что есть дружественные государства, но не бывает дружественных разведок... Я устала от попыток и тех, и других «найти для меня применение» и не хочу ничего, кроме покоя. Если мне удастся получить российское гражданство, не выходя из белорусского, это станет гарантией того, что ни одна, ни другая сторона, учитывая имеющиеся договоренности, не будет убеждать меня в необходимости сотрудничества. - Так сильно достали? - спросил мой собеседник. - Да, не могу больше! - Давайте договоримся следующим образом. Мы по-свойски, по-семейному разберемся. А вы живите спокойно и никого не бойтесь. Думаю, вас не будут больше трогать. Но если станет совсем плохо, найдите меня. Это было в первых числах марта.
Отступление третье КТО В ДОМЕ ХОЗЯИН? Будучи специалистом в области национальной безопасности, я не могу отрицать необходимость принятия любым государством мер по предотвращению угроз конституционному строю и, возможно, действующему на определенном отрезке времени порядку управления. Но я хорошо помню фразу, сказанную мне человеком, которого считала и до сих пор считаю своим Учителем: «Государство – это не мы, как тебя когда-то учили. Государство – это интересы определенной группы лиц, с которыми ты либо договоришься, либо нет». Проблема состояла не в том, что не удалось договориться. Проблема была в ином. В той роли, которая отводится спецслужбам Хозяином группы, находящейся у власти в той или иной стране, а так же в том, что в определенной ситуации Хозяин может потребовать от собственных контрразведчиков не только выявления и пресечения антиконституционной деятельности любыми средствами, но и проявления максимальной инициативы в сборе любой информации, которая, по их мнению, может быть использована при выработке управленческих и политических решений. В этом случае люди вроде меня неизбежно становятся объектами оперативной разработки со всеми вытекающими из этого последствиями. И то, что отдельные представители спецслужб в отношении этих людей начинают действовать недостаточно корректно, выходя за рамки действующего законодательства, становится несущественным. Потому как в интересах национальной безопасности им разрешено все, вплоть до элементов политического сыска, при котором компрометация и шантаж неугодных, засылка в их дом провокаторов и осведомителей, «запрет на профессию» являются нормой. В странах с развитой демократией правят не люди, а Законы. Там именно Закон является единственным критерием во взаимоотношениях между силовыми структурами государства и его гражданами даже в самых затруднительных ситуациях. Там спецслужбы, в случае нарушения прав граждан их сотрудниками, не «крышуют» своих «залегендированных» осведомителей, а приносят извинения гражданам.
Из ответа КГБ РБ от 23.11.2005 Осиповой М.М.: «В ходе проведенной проверки установлено, что указанные Вами лица в штате органов КГБ Республики Беларусь никогда не состояли. Их неправомерные действия Вы можете обжаловать в соответствии с действующим законодательством».
Из ст. 9 Закона РБ «О Комитете государственной безопасности»: «Применение негласных методов и средств проведения оперативно-розыскных мероприятий при осуществлении контрразведывательной деятельности осуществляется в соответствии с законодательством Республики Беларусь об оперативно-розыскной деятельности».
Из ст. 17 Закона РБ «Об оперативно-розыскной деятельности»: «Предание гласности сведений о... штатных негласных сотрудниках органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность, а также о лицах, оказывающих или оказывавших им содействие на конфиденциальной основе, допускается лишь с их согласия в письменной форме и в случаях, предусмотренных законодательством Республики Беларусь. Лица, виновные в разглашении этих сведений, несут ответственность в соответствии с законодательством Республики Беларусь».
Из Перечня сведений, составляющих государственную тайну РБ: «Государственную тайну Республики Беларусь составляют следующие категории сведений: п.5.2. о лицах, сотрудничающих (сотрудничавших) на конфиденциальной основе с органами, осуществляющими разведывательную, контрразведывательную и (или) оперативно-розыскную деятельность, а также штатных негласных сотрудниках…».
Из ст. 356 Уголовного кодекса Республики Беларусь: «Измена государству – выдача государственной тайны... наказывается лишением свободы от семи до пятнадцати лет...». ЭПИЛОГ Сразу после 8 Марта мне надо было переговорить с советником одного из влиятельных минских чиновников. Я зашла к нему на работу, и мы устроились в холле, чтобы никто не мешал. - Я тебя обрадую. Ты ЕГО «съела». ЕМУ подписали заявление об отставке. С 20 марта ОН уходит... Странно, но, услышав новость, я испытала не только облегчение и радость, но и чувство сожаления. ОН был достойным противником, действовавшим в соответствии с собственными предст