 ЛОКОН И ШЛЯПКА
остались далеко
Самира Кузнецова, Грузия
фото Галы Петри
Вчера я поехала в мастерскую кое-что перешить. Погода стояла совсем осенняя, я смотрела в окно маршрутки на мокнущий под дождем город, и вдруг память вернула меня на много лет назад.
Если свернуть с улицы Джугашвили на улицу Лолуа, то прямо напротив военкомата располагалось небольшое фотоателье. Иногда мы ходили туда с классом, и фотограф, поставив нас лицом к солнцу, фотографировал наши зажмурившиеся лица, совсем не понимая, что на кусочке бумаги останется навсегда солнечный день, Ирка Филатова в детском платье, Шорена Дзвелая сидит в подкатанных джинсах, Наташа Плиткина со смешной челкой, Вика Малявко, прищурив один глаз. Кусочек улицы, угол дома, и я в маминой кофте держу под руку Наташку Конджария.
Немного позже Наташка Конджария пойдет в фотоателье, чтобы сфотографироваться на память, и фотограф будет в хорошем настроении. Он поймает в кадр ее лукавую улыбку, тонкие пальцы, держащие поля шляпы, веселые глаза. Фотография настолько ему понравится, что он вывесит ее на стекле, и даже когда фотоателье будет закрыто, можно будет придти и посмотреть на Наташку во всем ее великолепии.
Еще год назад девочки смотрели в кадр и в хорошеньких (а все девочки в тринадцать лет очень хорошенькие, несмотря на то, что они так не считают), и в хорошеньких их головках были мысли о годовой оценке по математике, приближающихся каникулах, пляжном сезоне и поездках с родителями. Но прошел год, и девочки изменились. Рыжая Ирка Филатова вытянулась за лето, Шорена стала встречаться с двадцатичетырехлетним мужчиной, за которого и выйдет замуж в четырнадцать лет, Наташка Плиткина, и Лена Колошина, и еще многие уехали из Грузии навсегда.
А Наташка стала самой красивой девочкой в нашем классе.
Мы немного дружили, и я часто приходила к ней домой. Наташка садилась за немецкое пианино, играла разной степени сложности произведения, сильно нажимая на педаль, блестел паркет, мелькали руки, и мне казалось все этой какой-то божественной музыкой. У меня не было пианино, и даже собачий вальс давался мне с трудом.
Чем привлекательнее становилась Наташа, тем меньше ей прощали девочки. Женщины вообще с трудом прощают чужую красоту. Особенно юные. Отчего-то казалось издевкой быть такой изящной среди исписанных стен школьного коридора.
И назвать себя Нато на грузинский манер. И поднимать волосы так, чтобы золотистый локон небрежно вился на затылке. И приезжать в школу на серебристом беемве - надо же, выпендрюха! И мальчики влюбляются, а она нет и нет, «мне незнакомо это чувство», даже это отдаляло ее от нас.
Но фотограф видел много лиц, красивых и не очень. Грустных и веселых. И даже среди таких разных девочек нашего класса, он выбрал, как впрочем, все и всегда, именно Наташкино. Именно это фото он повесил в своем старом фотоателье.
И сейчас оно всплывает в моей памяти, и я улыбаюсь ему.
Кокетство - вот чего мы не могли понять и чему противились. Кокетство, которое свойственно не каждой женщине, а тем более в этом возрасте. И если в устах Чехова и его современников слово "кокетка" несло отрицательное значение, Наташка в своем кокетстве была очаровательна. И все в ней, от круглых носков ее туфелек с бантиками до того самого золотистого локона было наполнено очарованием, любовью к жизни, смеху и приключениям. Пушкинская Ольга. Она не была глупа, хорошо училась, слушалась своего строгого папу "карги, мамико"- опускала глаза, когда он открывал в дверь в комнату, где мы ухахатывались. Она любовалась собой, и это невозможно было скрыть. И если в общей массе девочки ей этого не прощали, то по одиночке все любили к ней приходить. И я тоже любила. Пианино, блестящий пол, даже дома красивое платье - мне это было незнакомо, но очень привлекательно.
А потом мы выросли.
Стало вдруг совершенно неважно, у кого локоны золотистее.
Осталось в прошлом солнечное утро, и старое фотоателье, и серые туфельки с бантиками. И школа, и угол Лолуа и Джугашвили.
Но вчера я проезжала по мокрому, уже осеннему городу, и вдруг память вернула меня назад. И вот я в коричневом нелюбимом пальто с сумкой наперевес поднимаюсь по ступенькам и смотрю в окно, откуда кокетливо улыбается моя одноклассница и держит руками свою шляпку, как будто время может схватить ее, как ветер, и унести далеко-далеко.
И хотя уже давно нет этого фотоателье, и хотя давно уже нет этого фото, и хотя мне уже далеко не четырнадцать лет, угол Лолуа и Джугашвили вдруг озаряется солнечным светом, и мы щурим свои юные лица, смотрим на старого фотографа, и Ирка Филатова в детском платье, и Шорена Дзвелая подкатила джинсы, и мама моя, рассматривая фотографию скажет : «Смотри, у тебя рукав подогнут». И я отвлекаюсь, чтобы поправить рукав, а маршрутка везет меня, оставляя позади мое детство.
|